Мне весна ничего не сказала -

Не могла. Может быть - не нашлась.
Только в мутном пролете вокзала
Мимолетная люстра зажглась.

Только кто-то кому-то с перрона
Поклонился в ночной синеве,
Только слабо блеснула корона
На несчастной моей голове.

Георгий Иванов
1922

E lucevan le stelle

ed olezzava la terra,
stridea l'uscio dell'orto,
e un passo sfiorava la rena...
Entrava ella, fragrante,
mi cadea fra le braccia...

O dolci baci, o languide carezze,
mentr'io fremente
le belle forme disciogliea dai veli!
Svani per sempre
il sogno mio d'amore...
L'ora è fuggita...
E muoio disperato!
E muoio disperato...
E non ho amato mai tanto la vita,
tanto la vita!

Luigi Illica and Giuseppe Giacosa
"Tosca"
(Aria de Mario Cavaradossi, Act III)
1900

[И сияли звезды,
и благоухала земля,
скрипнула калитка сада,
и шаг слегка коснулся песка...
Благоухающая, она вошла
и пала в мои объятья...

О, сладкие поцелуи, о, томные ласки,
и я, дрожа,
открыл ее красоту под вуалью!
Исчезли навсегда
Мои грезы о любви...
И час настал,
И я умираю в отчаяньи,
умираю в отчаяньи!
И никогда жинь не была так дорога для меня!
Так дорога!]

What men of name are slain on either side?

Derby:
John Duke of Norfolk, Walter Lord Ferrers,
Sir Robert Brakenbury, and Sir William Brandon.
Richmond:
Inter their bodies as becomes their births.
Proclaim a pardon to the soldiers fled
That in submission will return to us;
And then, as we have ta'en the sacrament,
We will unite the white rose and the red.
Smile heaven upon this fair conjunction,
That long have frowned upon their emnity!
What traitor hears me, and says not amen?
England hath long been mad and scarred herself;
The brother blindly shed the brother's blood;
The father rashly slaughtered his own son;
The son, compelled, been butcher to the sire:
All this divided York and Lancaster,
Divided in their dire division,
O, now let Richmond and Elizabeth,
The true succeeders of each royal house,
By God's fair ordinance conjoin together!
And let their heirs (God, if thy will be so)
Enrich the time to come with smooth-faced peace,
With smiling plenty, and fair prosperous days!
Abate the edge of traitors, gracious Lord,
That would reduce these bloody days again
And make poor England weep in streams of blood!
Let them not live to taste this land's increase
That would with treason wound this fair land's peace!
Now civil wounds are stopped, peace lives again:
That she may long live here, God say Amen!

William Shakespeare
"Richard III"
Act V, Scene 5.
1592

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики
...А я была его женой.

А.А.А.
9 ноября 1910, Киев

Не плачьте обо мне - я проживу

счастливой нищей, доброй каторжанкой,
озябшею на севере южанкой,
чахоточной да злой петербуржанкой
на малярийном юге проживу.

Не плачьте обо мне - я проживу
той хромоножкой, вышедшей на паперть,
тем пьяницей, поникнувшим на скатерть,
и этим, что малюет Божью Матерь,
убогим богомазом проживу.

Не плачьте обо мне - я проживу
той грамоте наученной девчонкой,
которая в грядущести нечёткой
мои стихи, моей рыжея чёлкой,
как дура будет знать. Я проживу.

Не плачьте обо мне - я проживу
сестры помилосердней милосердной,
в военной бесшабашности предсмертной,
да под звездой моею и пресветлой
уж как-нибудь, а всё ж я проживу.

Белла Ахмадулина
"Заклинание"
1968

Всегда быть рядом не могут люди,

Всегда быть вместе не могут люди.
Нельзя любви, земной любви
Пылать без конца...
Скажи, зачем же тогда мы любим?
Скажи, зачем мы друг друга любим,
Считая дни, сжигая сердца?

Любви все время мы ждем, как чуда,
Одной-единственной ждем, как чуда,
Хотя должна, она должна сгореть без следа.
Скажи, узнать мы смогли откуда,
Узнать при встрече смогли откуда,
Что ты моя, а я твоя любовь и судьба?

Скажи, нам сколько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться
Затем, чтоб мы, с тобою мы
Друг друга нашли?
А вдруг прикажет судьба расстаться,
Опять прикажет судьба расстаться
При свете звезд, на крае земли?

Не счесть разлук во вселенной этой,
Не счесть потерь во вселенной этой.
А вновь найти, любовь найти
Всегда нелегко.
И все ж тебя я ищу по свету,
Опять тебя я ищу по свету,
Ищу тебя среди чужих пространств и веков...

Леонид Дербенев
Песня из к/ф "31 июня"
1978

На салазочках Володя

Быстро под гору летел.

На охотника Володя
Полным ходом налетел.

Вот охотник
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели -
На собачку налетели.

Вот собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели -
На лисичку налетели.

Вот лисичка,
И собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели -
И на зайца налетели.

Вот и заяц,
И лисичка,
И собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели -
На медведя налетели!


И Володя с той поры
Не катается с горы.

Даниил Хармс
"Как Володя быстро под гору летел"
1936

Сегодня солнце зашло за тучи,

Сегодня волны бьют так больно -
Я видел, как умирала надежда Ямайки,
Моя душа плачет...

Зачем ты стучишь в мои барабаны,
Зачем ты танцуешь под мои барабаны?
Зачем ты поёшь мою песню -
Мне и так больно...

Какая боль, какая боль... Аргентина-Ямайка - 5:0
Какая боль, какая боль... Аргентина-Ямайка - 5:0

Я вижу над собою синее небо,
Такие белые облака на голубом -
Как бело-голубые флаги Аргентины...
Я закрываю глаза.

Я закрываю глаза и вижу леса Ямайки,
Я вижу её золотые пляжи,
Я вижу её прекрасных женщин -
Их лица печальны

Какая боль, какая боль... Аргентина-Ямайка - 5:0
Какая боль, какая боль... Аргентина-Ямайка - 5:0

Наши женщины прощают нам нашу слабость,
Наши женщины прощают нам наши слезы,
Они прощают всему миру смех и веселье -
Даже Аргентине.

Так танцуй же, танцуй под мои барабаны.
Так пой же, пой со мной мою песню -
Сенсемильи хватит на всех,
Пока звучит регги.

Владимир Шахрин /Чайф
"Аргентина-Ямайка - 5:0"
1998

Bid adieu, adieu, adieu,

Bid adieu to girlish days,
Happy Love is come to woo
Thee and woo thy girlish ways—
The zone that doth become thee fair,
The snood upon thy yellow hair,

When thou hast heard his name upon
The bugles of the cherubim
Begin thou softly to unzone
Thy girlish bosom unto him
And softly to undo the snood
That is the sign of maidenhood.

James Joyce
"Bid adieu to maidenhood"
1907
(From "Chamber Music" collection)

[Скажи прощай, прощай, прощай,
Скажи прощай девичьим дням –
Любовь пришла, любовь встречай –
Любовь уговорит тебя
Отдать красу девичью – ах! -
Кушак и ленту в волосах.

Услышишь имя ты любви
За звоном херувимских труб,
И мягко, нежно развяжи
Кушак, что так стесняет грудь.
И ленту медленно сними –
То носят девушки одни.]

Перевод С.М.
2005

Она стара,

Не дружит с лестницей
И всходит на неё, ворча -
Односельчанка и ровесница
Володи,
То есть Ильича.

А встретится с юноголосыми –
И начинает вспоминаться,
Что бегала в ту пору с косами,
Что было ей тогда семнадцать.
Ребята зашумят:
Мол, вспомните
И расскажите всё, что было.
И вспомнит, что стирала в омуте
Бельё
И мыло обронила.

А было в этот день ненастно,
И он глядел на речку с камня.
Что, мыло?!
И воскликнул радостно:
Предлог прекрасный для купанья!

У лодок, cпавших кверху доньями,
Разделся он,
Над головою
Похлопал этак вот ладонями,
Нырнул –
И скрылся под водою.

Всплыл шумно,
Мыло бросил к тазику
И пошутил он, улыбаясь:
Представьте, отнял у карасиков –
Они от ила отмывались!

Вас. Фёдоров
"Ровесница"
1950

Лодка колотится в сонной груди,

Ивы нависли, целуют в ключицы,
В локти, в уключины - о погоди,
Это ведь может со всяким случиться!

Этим ведь в песне тешатся все.
Это ведь значит - пепел сиреневый,
Роскошь крошеной ромашки в росе,
Губы и губы на звезды выменивать!

Это ведь значит - обнять небосвод,
Руки сплести вкруг Геракла громадного,
Это ведь значит - века напролет
Ночи на щелканье славок проматывать!

Борис Пастернак
"Сложа весла"
Лето 1917

Remember, when you were young,

you shone like the sun -
Shine on, you crazy diamond!
Now, there's a look in your eyes -
like black holes in the sky.
Shine on, you crazy diamond!
You were caught in the crossfire of childhood and stardom,
blown on the steel breeze.
Come on, you target for faraway laughter,
come on, you stranger, you legend, you matyr, and shine!

You reached for the secret too soon,
you cried for the moon -
Shine on, you crazy diamond!
Threatened by shadows at night,
and exposed in the light -
Shine on, you crazy diamond!
Well, you wore out your welcome with random precision,
rode on the steel breeze.
Come on, you raver, you seer of visions,
come on, you painter, you piper, you prisoner, and shine!

Roger Waters /Pink Floyd
"Shine on you crazy diamond"
1975

Лошади умеют плавать,

Но - не хорошо. Недалеко.
"Глория" по-русски значит "Слава" -
Это вам запомнится легко.

Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.
Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.
Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?

Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.
И сперва казалось - плавать просто,
Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края.
На исходе лошадиных сил
Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.

Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их -
Рыжих, не увидевших земли.

Борис Абрамович Слуцкий
"Лошади в океане"
1950

Пусть погиб мой герой.

Только песня доныне жива.
Пусть напев в ней другой
И другие, конечно, слова.

Но в бессонное сердце
Стучатся все так же упрямо
И надежда Анголы,
И черная боль Алабамы.

Не нарушила юность
Своих благородных традиций,
И за песнею песня
В стране моей снова родится.

В песнях молодость наша!
Над нею не властвуют годы.
И мечтают мальчишки
О счастье далеких народов.

Пусть же крепнет содружество
Смелых. И в песне доносится пусть
И кубинское мужество,
И испанская грусть.

Михаил Светлов
1963

Without is a zoo,

Without you, too.

Within is a common,
Within you, too.

John Robert Colombo
"Cozy"
(unpublished)

’Twas brillig, and the slithy toves

Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe.

"Beware the Jabberwock, my son!
The jaws that bite, the claws that catch!
Beware the Jubjub bird, and shun
The frumious Bandersnatch!"

He took his vorpal sword in hand:
Long time the manxome foe he sought —
So rested he by the Tumtum tree,
And stood a while in thought.

As as in uffish thought he stood,
The Jabberwock, with eyes of flame,
Came whiffling through the tulgey wood,
And burbled as it came!

One, two! One, two! And through and through
The vorpal blade went snicker-snack!
He left it dead, and with its head
He went galumphing back.

"And hast thou slain the Jabberwock?
Come to my arms, my beamish boy!
O frabjous day! Callooh! Callay!"
He chortled in his joy.

’Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe;
All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe.

Lewis Carroll
"Jabberwocky"
1872

[Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

О, бойся Бармаглота, сын!
Он так свиреп и дик,
А в глуще рымит исполин —
Злопастный Брандашмыг!

Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит,
Под дерево Тумтум.

Он стал под дерево и ждёт,
И вдруг граахнул гром —
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнём!

Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы — стрижает меч.
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!

О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове...]

Перевод Дины Орловской,
1967

Room after room,

I hunt the house through
We inhabit together.
Heart, fear nothing, for, heart, thou shalt find her,
Next time, herself! - not the trouble behind her
Left in the curtain, the couch’s perfume!
As she brushed it, the cornice-wreath blossomed anew, -
Yon looking-glass gleamed at the wave of her feather.

Yet the day wears,
And door succeeds door;
I try the fresh fortune -
Range the wide house from the wing to the centre.
Still the same chance! she goes out as I enter.
Spend my whole day in the quest, - who cares?
But ’tis twilight, you see, - with such suites to explore,
Such closets to search, such alcoves to importune!

Robert Browning
"Love In A Life"
1860s

Ну что тебе надо еще от меня?

Чугунна ограда. Улыбка темна.
Я музыка горя, ты музыка лада,
ты яблоко ада, да не про меня!

На всех континентах твои имена
прославил. Такие отгрохал лампады!
Ты музыка счастья, я нота разлада.
Ну что тебе надо еще от меня?

Смеялась: "Ты ангел?" - я лгал, как змея.
Сказала: "Будь смел" - не вылазил из спален.
Сказала: "Будь первым" - я стал гениален,
ну что тебе надо еще от меня?

Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом.
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
ну что тебе надо еще от меня?

Но и под лопатой спою, не виня:
"Пусть я удобренье для божьего сада,
ты - музыка чуда, но больше не надо!
Ты случай досады. Играй без меня".

И вздрогнули складни, как створки окна.
И вышла усталая и без наряда.
Сказала: "Люблю тебя. Больше нет сладу.
Ну что тебе надо еще от меня?"

Андрей Вознесенский
"Исповедь"
1963

Венчалась Мери в ночь дождей,

и в ночь дождей я проклял Мери.
Не мог я отворить дверей,
восставших между мной и ей,
и я поцеловал те двери.

Я знал - там упадают ниц,
колечком палец награждают.
Послушай! Так кольцуют птиц!
Рабынь так рабством утруждают!

Но я забыл твое лицо!
Твой профиль нежный, твой дикарский,
должно быть, темен, как крыльцо
ненастною порой декабрьской?

И ты, должно быть, на виду
толпы заботливой и праздной
проносишь белую фату,
как будто траур безобразный?

Не хорони меня! Я жив!
Я счастлив! Я любим судьбою!
Как запах приторен, как лжив
всех роз твоих... Но бог с тобою.

Не ведал я, что говорю, -
уже рукою обрученной
и головою обреченной
она склонилась к алтарю.

И не было на них суда -
на две руки, летящих мимо...
О, как я молод был тогда.
Как стар теперь. Я шел средь дыма,

вкруг дома твоего плутал,
во всякой сомневался вере.
Сто лет прошло. И, как платан,
стою теперь. Кто знает, Мери,

зачем мне показалось вдруг,
что нищий я? - И в эту осень
я обезумел - перстни с рук
я поснимал и кинул оземь?

Зачем "Могильщика" я пел?
Зачем средь луж огромных плавал?
И холод бедственный терпел,
и "Я и ночь" читал и плакал?

А дождик лил всю ночь и лил
все утро, и во мгле опасной
все плакал я, как старый Лир,
как бедный Лир, как Лир прекрасный.

Галактион Табидзе
"Мери"
1915

Перевод Беллы Ахмадулиной

Je meurs de seuf auprès de la fontaine,

Chaud comme feu, et tremble dent à dent ;
En mon pays suis en terre lointaine ;
Lez un brasier frissonne tout ardent ;
Nu comme un ver, vêtu en président,
Je ris en pleurs et attends sans espoir;
Confort reprends en triste désespoir;
Je m'éjouis et n'ai plaisir aucun;
Puissant je suis sans force et sans pouvoir,
Bien recueilli, débouté de chacun.

Rien ne m'est sûr que la chose incertaine;
Obscur, fors ce qui est tout évident;
Doute ne fais, fors en chose certaine;
Science tiens à soudain accident;
Je gagne tout et demeure perdant;
Au point du jour dis: "Dieu vous doint bon soir!"
Gisant envers, j'ai grand paour de choir;
J'ai bien de quoi et si n'en ai pas un;
Echoite attends et d'homme ne suis hoir,
Bien recueilli, débouté de chacun.

De rien n'ai soin, si mets toute ma peine
D'acquérir biens et n'y suis prétendant ;
Qui mieux me dit, c'est cil qui plus m'ataine,
Et qui plus vrai, lors plus me va bourdant ;
Mon ami est, qui me fait entendant
D'un cygne blanc que c'est un corbeau noir ;
Et qui me nuit, crois qu'il m'aide à pourvoir ;
Bourde, verté, aujourd'hui m'est tout un ;
Je retiens tout, rien ne sait concevoir,
Bien recueilli, débouté de chacun.

Prince clément, or vous plaise savoir
Que j'entends mout et n'ai sens ne savoir :
Partial suis, à toutes lois commun.
Que sais-je plus? Quoi? Les gages ravoir,
Bien recueilli, débouté de chacun.

François Villon
Ballade du concours de Blois
1457

[От жажды умираю над ручьем,
Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя,
Куда бы ни пошел, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовет.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышнее всех господ,
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Я скуп и расточителен во всем,
Я жду и ничего не ожидаю,
Я нищ, и я кичусь своим добром.
Трещит мороз – я вижу розы мая.
Долина слез мне радостнее рая.
Зажгут костер – и дрожь меня берет,
Мне сердце отогреет только лед.
Запомню шутку я и вдруг забуду,
И для меня презрение – почет,
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не вижу я , кто бродит под окном,
Но звезды в небе ясно различаю.
Я ночью бодр и засыпаю днем.
Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
И для меня полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
И сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.

Не знаю, что длиннее – час иль год,
Ручей иль море переходят вброд?
Из рая я уйду, в аду побуду.
Отчаянье мне веру придает.
Я всеми принят, изгнан отовсюду.]

Франсуа Вийон
"Баллада поэтического состязания в Блуа"
Перевод Ильи Эренбурга, 1950-е

Long, too long America,

Traveling roads all even and peaceful you learn'd from joys and prosperity only,
But now, ah now, to learn from crises of anguish, advancing, grappling with direst fate and recoiling not,
And now to conceive and show to the world what your children en-masse really are,
(For who except myself has yet conceiv'd what your children en-masse really are?)

Walt Whitman
1881

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,

Over many a quaint and curious volume of forgotten lore -
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
"'Tis some visiter," I muttered, "tapping at my chamber door -
Only this and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore -
Nameless here for evermore.

And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
"'Tis some visiter entreating entrance at my chamber door -
Some late visiter entreating entrance at my chamber door;
This it is and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door -
Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!" -
Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my sour within me burning,
Soon again I heard a tapping something louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is and this mystery explore -
Let my heart be still a moment and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more.

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore.
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he,
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.

Then the ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

<...>

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore -
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore.'"

<...>

"Prophet!" said I, "thing of evil!--prophet still, if bird or devil!--
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate, yet all undaunted, on this desert land enchanted--
On this home by Horror haunted--tell me truly, I implore--
Is there--is there balm in Gilead?--tell me--tell me, I implore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil!--prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us--by that God we both adore--
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore--
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Be that our sign of parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting -
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul has spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadows on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!

Edgar Allan Poe,
"The Raven"
1845

Жениться хорошо, да много и досады.

Я слова не скажу про женские наряды:
Кто мил, на том всегда приятен и убор;
Хоть правда, что при том и кошелек неспор.
Всего несноснее противные советы,
Упрямые слова и спорные ответы.
Пример нам показал недавно мужичок,
Которого жену в воде постигнул рок.
Он, к берегу пришед, увидел там соседа:
Не усмотрел ли он, спросил, утопшей следа.
Сосед советовал вниз берегом идти:
Что быстрина туда должна ее снести.
Но он ответствовал: "Я, братец, признаваюсь,
Что век она жила со мною вопреки;
То истинно теперь о том не сомневаюсь,
Что, потонув, она плыла против реки".

Михайло Васильев Ломоносов
1747

Добра чужого не желать

Ты, Боже, мне повелеваешь;
Но меру сил моих ты знаешь -
Мне ль нежным чувством управлять?
Обидеть друга не желаю,
И не хочу его села,
Не нужно мне его вола,
На всё спокойно я взираю:
Ни дом его, ни скот, ни раб,
Не лестна мне вся благостыня.
Но ежели его рабыня
Прелестна... Господи! я слаб!
И ежели его подруга
Мила, как ангел во плоти,-
О Боже праведный! прости
Мне зависть ко блаженству друга.
Кто сердцем мог повелевать?
Кто раб усилий бесполезных?
Как можно не любить любезных?
Как райских благ не пожелать?
Смотрю, томлюся и вздыхаю,
Но строгий долг умею чтить,
Страшусь желаньям сердца льстить,
Молчу... и втайне я страдаю.

Александр Пушкин
"Десятая заповедь"
1821

Из логова змиева,

Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
А думал - забавницу,
Гадал - своенравницу,
Веселую птицу-певунью.

Покликаешь - морщится,
Обнимешь - топорщится,
А выйдет луна - затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то,- и хочет топиться.

Твержу ей: крещенному,
С тобой по-мудреному
Возиться теперь мне не в пору;
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую гору.

Молчит - только ежится,
И все ей неможется,
Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую,
Над очастью, богом заклятую.

Николай Гумилев
1920s

Последний день живу я в странном доме,

чужом, как все дома, где я жила.
Загнав зрачки в укрытие ладони,
прохлада дня сияет, как жара.

В красе земли - беспечность совершенства.
Бела бумага.
Знаю, что должна
блаженствовать я в этот час блаженства.
Но вновь молчит и бедствует душа.

Белла Ахмадулина
1965

Стамбул гяуры нынче славят,

А завтра кованой пятой,
Как змия спящего, раздавят
И прочь пойдут и так оставят.
Стамбул заснул перед бедой.

Стамбул отрекся от пророка;
В нем правду древнего Востока
Лукавый Запад омрачил -
Стамбул для сладостей порока
Мольбе и сабле изменил.
Стамбул отвык от поту битвы
И пьет вино в часы молитвы.

Там веры чистый луч потух:
Там жены по базару ходят,
На перекрестки шлют старух,
А те мужчин в харемы вводят,
И спит подкупленный евнух.

Но не таков Арзрум нагорный,
Многодорожный наш Арзрум:
Не спим мы в роскоше позорной,
Не черплем чашей непокорной
В вине разврат, огонь и шум.

Постимся мы: струею трезвой
Одни фонтаны нас поят;
Толпой неистовой и резвой
Джигиты наши в бой летят.
Мы к женам, как орлы, ревнивы,
Харемы наши молчаливы,
Непроницаемы стоят.

Алла велик!
К нам из Стамбула
Пришел гонимый янычар -
Тогда нас буря долу гнула,
И пал неслыханный удар.
От Рущука до старой Смирны,
От Трапезунда до Тульчи,
Скликая псов на праздник жирный,
Толпой ходили палачи;
Треща в объятиях пожаров,
Валились домы янычаров;
Окровавленные зубцы
Везде торчали; угли тлели;
На кольях скорчась мертвецы
Оцепенелые чернели.
Алла велик.- Тогда султан
Был духом гнева обуян.

Александр Пушкин
1830

Уронили мишку на пол,

Оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу -
Потому что он хороший.

Агния Барто
"Мишка"
1936

Зелень лета - эх, зелень лета!

Что мне шепчет куст бересклета.
Хорошо пройтись без жилета.
Зелень лета вернется.
Ходит девочка - эх, в платочке!
Ходит, милая, рвет цветочки.
Взять бы в дочки - эх, взять бы в дочки!
В небе ласточка вьется...

И.Б.
1967