Ой, год кончается -

о, иготи чугунны! ))))

беназир бхутто. есть нетто, есть брутто,

есть имена, под которые хочется маршировать.
и есть алфавит, имя которому – пересмешник,
вселившийся в черепа выдолбленный скворешник,
ему там тепло и есть чего поклевать.
так вот, - когда брутто сравняется массой с нетто,
и нетто воскликнет: и ты, брут! под пистолетом,
то станет понятно - конец и начало света,
по сути своей одноегговой – близнецы.
ботинок впечатывая в песок под глухое бхутто,
второй беназирно отчавкиваю от грунта -
чего-то охота. анархии или хунты,
но больше всего, почему-то, простой весны.

Валрес
"беназир бхутто"
2000

Второе Рождество на берегу

незамерзающего Понта.
Звезда Царей над изгородью порта.
И не могу сказать, что не могу
жить без тебя - поскольку я живу.
Как видно из бумаги. Существую;
глотаю пиво, пачкаю листву и
топчу траву.

Теперь в кофейне, из которой мы,
как и пристало временно счастливым,
беззвучным были выброшены взрывом
в грядущее, под натиском зимы
бежав на Юг, я пальцами черчу
твое лицо на мраморе для бедных;
поодаль нимфы прыгают, на бедрах
задрав парчу.

Что, боги,— если бурое пятно
в окне символизирует вас, боги,—
стремились вы нам высказать в итоге?
Грядущее настало, и оно
переносимо; падает предмет,
скрипач выходит, музыка не длится,
и море все морщинистей, и лица.
А ветра нет.

Когда-нибудь оно, а не — увы —
мы, захлестнет решетку променада
и двинется под возгласы «не надо»,
вздымая гребни выше головы,
туда, где ты пила свое вино,
спала в саду, просушивала блузку,—
круша столы, грядущему моллюску
готовя дно.

Иосиф Бродский
Январь 1971, Ялта

Каждый молчит, сохраняя свое.

На внутренней стороне
дермантиновых, кожаных, кружевных,
клетчатых, ношеных, жестяных, -
фотоснимки близких и виды пляжей в чужой стране,
непостижных красавиц тела, цветных
снов, влагу, тепло по краям, внизу,
запасную пуговицу, пыльцу,
за отворотом века слезу, а за створками навесных -
персональную темноту,
непонятное, моль, проедающую насквозь
сердце пальто, повешенного на гвоздь,
дачный ключ, свидетельство, наготу.

И не набравшихся духу слов козырных,
отложенных на потом,
правоту, каждый свою сохраняет, дающуюся с трудом,
правду, таящуюся от них.

Хельга Ольшванг
2004

Dear savages, though I've never mastered your tongue, free of pronouns and gerunds,

I've learned to bake mackerel wrapped in palm leaves and favor raw turtle legs,
with their flavor of slowness. Gastronomically, I must admit, these years
since I was washed ashore here have been a non-stop journey,
and in the end I don't know where I am. After all, one keeps carving notches only
so long as nobody apes one. While you started aping me even before I spotted
you. Look what you've done to the trees! Though it's flattering to be regarded
even by you as a god, I, in turn, aped you somewhat, especially with your maidens
- in part to obscure the past, with its ill-fated ship, but also to cloud the future,
devoid of a pregnant sail. Islands are cruel enemies
of tenses, except for the present one. And shipwrecks are but flights from grammar
into pure causality. Look what life without mirrors does
to pronouns, not to mention one's features! Perhaps your ancestors also
ended up on this wonderful beach in a fashion similar
to mine. Hence, your attitude toward me. In your eyes I am
at the very least an island within an island. And anyhow, watching my every step,
you know that I am not longing for the past participle or the past continuous
- well, not any more than for that future perfect of yours deep in some humid cave,
decked out in dry kelp and feathers. I write this with my index finger
on the wet, glassy sand at sunset, being inspired perhaps
by the view of the palm-tree tops splayed against the platinum sky like some
Chinese characters. Though I've never studied the language. Besides, the breeze
tousles them all too fast for one to make out the message.

Joseph Brodsky
"Infinitive"
(to Ulf Linde)

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

Александр Блок
"Незнакомка"
24 апреля 1906, Озерки

У всего есть предел: в том числе у печали.

Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали,
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.

Иосиф Бродский
"К Урании"
1981

Better take care

Think I better go, better get a room
Better take care of me
Again and again

I think about this and I think about personal history
Better take care
I breathe so deep when the movie gets real
When the star turns round
Again and again
He looks me in the eye says he's got his mind on a countdown 3-2-1
Forever

I'm screaming that I'm gonna be living on till the end of time
Forever
The sky splits open to a dull red skull
My head hangs low 'cause it's all over now

And there's never gonna be enough money
And there's never gonna be enough drugs
And I'm never ever gonna get old
There's never gonna be enough bullets
There's never gonna be enough sex
And I'm never ever gonna get old
So I'm never ever gonna get high
And I'm never ever gonna get low
And I'm never ever gonna get old

Better take care

The moon flows on to the edges of the world because of you
Again and again
And I'm awake in an age of light living it because of you
Better take care
I'm looking at the future solid as a rock because of you
Again and again

Wanna be here and I wanna be there
Living just like you, living just like me
Forever
Putting on my gloves and bury my bones in the marshland
Forever
Think about my soul but I don't need a thing just the ring of the bell in the pure clean air

And I'm running down the street of life
And I'm never gonna let you die
And I'm never ever gonna get old
And I'm never ever gonna get
I'm never ever gonna get
I'm never ever gonna get old
And I'm never ever gonna get
And I'm never ever gonna get
Never ever gonna get old

David Bowie
"Never Get Old"
2004

Сам воздух над ночными клубами,

"Билингвами" и "Пирогами",
Пропах насквозь словами грубыми,
Дешевой водкой и стихами.

Пройдя сквозь металлоискатели,
Сквозь дресс-контроли и фейс-коды,
Здесь до утра стихослагатели
Вино глотают, словно воду.

Сидит здесь тесная компания,
Звенят стаканчики пустые.
Здесь торжествует наркомания,
Вовсю цветет педерастия.

Здесь все поруганы идеи,
Как стриптизерши под шестом.
Здесь мы, как в джунглях орхидеи,
Бледнеем в сумраке густом.

Здесь, обкурясь марихуаною,
Читая всякую хуйню,
Мы со своими Жак Лаканами
Давно прогнили на корню.

И я, бессильный и продажный,
С кругами синими у глаз,
Сижу в тусовке эпатажной,
Как будто тоже пидарас.

Где молодость моя пропащая?
Зазря растраченные силы?
Лишь пальцы тонкие, прозрачные
Ласкают рюмочку текилы.

Так, предаваясь мастурбации,
Гляжусь в постылое вино.
Нет, никакой не мозг мы нации,
А натуральное гавно.

И каждый вечер, ближе к полночи,
Чуть начинается приход,
Эльфийский плащ, как зайчик солнечный,
В тяжелом мареве плывет.

Пройдя меж женщинами падшими,
Всегда без спутников, одна,
Студентка из движенья «Наши»
Садится скромно у окна.

Она чиста по самой сути,
Не ищет истину в вине,
И образ президента Путина
На стройной девичьей спине.

Сидит и кутается зябко
У негодяев на виду
В светящуюся плащ-палатку,
Как ангел в Дантовом аду.

Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
Ей за немытыми стаканами
Видна блаженная страна.

В стране той нанотехнологии,
Хребет подводный Ломоносова,
А здесь у нас лишь патология,
Неразрешимые вопросы.

У них олимпиада в Сочи
И Константиновский дворец.
А нас ждет… дальше многоточие -
Точнее говоря, пиздец.

У них там свежий ветер мая
И ликованье дружных масс.
А здесь все это вызывает
Лишь когнитивный диссонанс.

Мое трехдневное похмелие,
Моя вселенская тоска...
Ее задорное веселие
И в кольцах узкая рука...

От этой жизни незадавшейся,
От черного упадка сил,
Студентка из движенья «Наши»,
Меня, пожалуйста, спаси!

Стряхни с меня всю эту нежить,
Направь меня на верный путь,
Вдохни неведомую свежесть
В мою исчахнувшую грудь.

Исторгни душу мою ржавую,
Плащом серебряным укрой,
Сродни меня с моей державою,
Под образами упокой.

Привет вам, яростные гунны!
Скорей мочите нас в сортире!
Мы гимн вам, радостным и юным,
Споем на нашей ветхой лире!

Всеволод Емелин
"НеЗНАКомка"
2007

The ambulance men touched her cold

body, lifted it, heavy as iron,
onto the stretcher, tried to close the
mouth, closed the eyes, tied the
arms to the sides, moved a caught
strand of hair, as if it mattered,
saw the shape of her breasts, flattened by
gravity, under the sheet,
carried her, as if it were she,
down the steps.

These men were never the same. They went out
afterwards, as they always did,
for a drink or two, but they could not meet
each other's eyes.

Their lives took
a turn - one had nightmares, strange
pains, impotence, depression. One did not
like his work, his wife looked
different, his kids. Even death
seemed different to him - a place where she
would be waiting,

and one found himself standing at night
in the doorway to a room of sleep, listening to a
woman breathing, just an ordinary
woman
breathing.

Sharon Olds
"The Death of Marilyn Monroe"
1998

… и вот когда стало совсем плохо

он снова начал читать просто читать
пить маленькими глотками слово
садиться вставать

и только время которым полон твой рот
не помещается в нем выливается отстает
а свет воздух окно становятся новой кожей
новым панцирем с головы и до пят
под которым ахиллесовой памяти генокод

потому что никто уже никому ничего не может
никто
никому
ничего

потому что: хоть выговорить себя…

Олег Шатыбелко
[контекст 10: просто читать]
2007

Бугристы берега, благоприятны влаги,

О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торги, где мозгокружны браги
И деньги, и гостей, и годы их губят.
Драгие ангелы, пригожие богини,
Бегущие всегда от гадкия гордыни,
Пугливы голуби из мягкого гнезда,
Угодность с негою, огромные чертоги,
Недуги наглые и гнусные остроги,
Богатство, нагота, слуги и господа,
Угрюмы взглядами, игреки, пеги, смуглы,
Багровые глаза, продолговаты, круглы;
И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,
Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,
Ногаи, болгары, гуроны, геты, гунны,
Тугие головы, о иготи чугунны,
Гневливые враги и гладкословный друг,
Толпыги, щеголи, когда вам есть досуг,
От вас совета жду, я вам даю на волю:
Скажите, где быть "г" и где стоять "глаголю"?

Михайло Васильев Ломоносов
"О сомнительном происхождении буквы "Г" в российском языке"
между 1748 и 1754

Il dolce suono mi colpi di sua voce!

Ah, quella voce m'e qui nel cor discesa!
Edgardo! io ti son resa, Edgardo, mio!
fuggita io son de tuoi nemici.
Un gelo me serpeggia nel sen!
trema ogni fibra!
vacilla il pie!
Presso la fonte meco t'assidi al quanto!
Ohime, sorge il tremendo fantasma e ne separa!
Qui ricovriamo, Edgardo, a pie dell'ara.
Sparsa e di rose!

Un armonia celeste, di, non ascolti?
Ah, l'inno suona di nozze!
Il rito per noi s'appresta! Oh, me felice!
Oh gioia che si sente, e non si dice!
Ardon gl'incensi!
Splendon le sacre faci, splendon intorno!
Ecco il ministro!
Porgime la destra!
Oh lieto giorno!
Al fin son tua, al fin sei mia,
a me ti dona un Dio.
Ogni piacer piu grato,
mi fia con te diviso
Del ciel clemente un riso
la vita a noi sara.

Salvatore Cammarano
"Il dolce suono" aria from
Act III scene 1 of
"Lucia di Lammermoor"
by Gaetano Donizetti
1835