шхуна со снятым такелажем. Мачты её воткнуты
в сумеречное небо. Сумерки длиннее,
чем день - путь, ведущий сюда, каменист;
лишь к полудню доходит свет,
и тогда зима воздвигает свой колизей,
освещённый нереальными облаками. Вместе с ним
от деревень поднимается головокружительный
белый дым. Бесконечно высоко стоят облака.
Море, рассеянно и будто прислушиваясь к чему-то,
подкапывается под корни небесного древа.
Над тёмной, отвернувшейся половиной души летит
незримая птица, будя спящих
своим криком. Тогда телескоп
поворачивается, улавливая иное время,
и вот - лето: горы мычат, изобилуя
светом, и ручей сжимает сверкание солнца
в прозрачной руке... затем всё уходит,
словно конец плёнки обрывается в темноте).
А вот вечерняя звезда прожигает насквозь облако.
Деревья, дома и заборы увеличиваются, растут
в беззвучно свергающейся лавине мрака.
И под звездой всё ясней вырисовывается иной,
сокрытый пейзаж, живущий на рентгеновском снимке ночи
жизнью очертаний.
Тень волочит свои сани между домов.
Дома в ожидании.
В 18 подходит ветер,
с гиканьем рассыпаясь по улочкам тихой деревни -
кавалерийским отрядом во тьме. Как
звенит и затихает чёрная тревога!
Дома застыли в недвижном танце,
в шуме, похожем на шелест сна. Порыв
за порывом проходит над бухтой, прочь
к открытому морю, бросающемуся во тьму.
А в небе отчаянно сигналят флажками звёзды.
Их зажигают и гасят тучи, что летят вперёд,
лищь тогда становясь заметными,
когда закрывают собой свет: так тучи минувшего
рыскают в наших душах. Проходя мимо конюшни
слышу сквозь завывание ветра топот больной лошади.
И вот сигнал к отходу шторма: у сломанной
калитки, что хлопает не переставая, фонарь
покачивается в руке, какое-то животное испуганно
вскрикивает в пещере. Шторм отходит, над скотными дворами
раскатываясь громом, завывая
в телефонных проводах, оглушительно свистя
в черепицах на крыше ночи,
и дерево беспомощно сбрасывает ветви.
Звук волынок слышится!
Звук волынок, приближающийся к тебе,
освобождающий. Процессия. Лес марширует!
Вкруг форштевня стремнина, и мрак летит вперёд,
а море и суша дрейфуют. И мёртвые,
собравшиеся в трюме, они с нами,
с нами в пути: морская поездка, прогулка,
не надо спешить, и ты в безопасности.
И опять и опять мир по новой
снимается с лагеря. Однажды летом
ветер хватает дуб за ванты и швыряет Землю вперёд.
Кувшинка гребёт своей невидимой перепончатой лапой
в чёрных объятиях омута, что спасается бегством.
Валун катится по космическим залам прочь.
В летние сумерки видны острова,
встающие на горизонте. Старые деревни
всё глубже и глубже въезжают в леса -
их везут времена года под скрипенье сорок.
Когда год сбросит с себя сапоги
и солнце вскарабкается выше - деревья покроются листьями,
наполнятся ветром и уплывут на свободу.
У подножья горы прибоем пенится хвойный лес,
но тут наступает долгая тёплая зыбь лета,
медленно проходит по верхушкам деревьев, длится
мгновенье и снова скрывается -
и побережье остаётся без листьев. И под конец:
Дух Божий как Нил выходит из берегов
и убывает в ритме, уловленном
текстами стольких столетий.
Но и Он неизменен
и поэтому редко бывает здесь видим.
Осеняет крестом процессию, стоя поодаль.
Так проходит корабль сквозь туман,
а туман его не замечает. Безмолвие.
Сигнальным огнём - тусклый свет фонаря.
Тумас Транстрёмер
ЭПИЛОГ
1954
Перевод А.Прокопьева
Комментариев нет:
Отправить комментарий