понедельник, августа 27, 2012

В деревне Гадюкино дождь. Закипает земля.


При каждом заряде из уст вырывается «бляаа».
Селяне мрачнеют, почувствовав там, за стеною,
Дыханье стихии, пока еще мягкий нажим.
Но стены прочны – то есть мир до поры недвижим
И связан корнями с укладом и тягой земною.

Полощутся темные кроны за серым окном.
Карась-агроном рассуждает о том, что геном
Гадюкинцев мало похож на геном человечий –
В нем что-то от рыбьего. Батюшка, кутаясь в плед,
Рассеянно слушает этот кощунственный бред,
Топорщит плавник и молчит. Приближается вечер.

В ночи председатель готовит к отплытию бот.
Жена загоняет детей и скотину на борт,
Приносит еды, запасает воды из колодца,
Бежит за бельем. Председатель стоит с фонарем
И шепчет в безвидное небо: «А мы не помрем».
Бот ловит волну и уходит. Жена остается.

«О Господи, – думает Голов, – течет и течет!
Сломалось там что или вкралась ошибка в расчет?»
Но, слушая клекот и рокот по жести, теряет
Суровую нить рассуждений и прячется в сон,
Где мама и кошка. Он ходит по сну, потрясен
Отсутствием четких границ между детством и раем.

Сперва различаемый скрежет воды дождевой
К утру переходит в тяжелый, неслышимый вой.
Скулит председатель, прилипнув от страха к настилу.
Уже не уверенный в том, что останется цел,
Он видит райцентр. На его лягушачьем лице
Вспухает надежда. И он говорит: «Подфартило».

Потом он сидит в райсовете меж устриц и жаб.
Потом создают комитеты, комиссии, штаб.
Горячую линию кто-то из них открывает.
Начальник всего шевелит отвратительным ртом.
В Москве выделяются средства. И только потом
Деревню смывает.

2012

пятница, августа 24, 2012

с черной дырой в сердце


с мыслью не говорить тебе
я собираюсь в дорогу.
жаль мы не все успели
друг другу сказать. цикады поют так сладко
так звонко цикады поют. невыносимо
удушливый август - воздух режешь как торт.
о господи ну почему так мало времени
чтобы жить? о господи ну почему ты
нас в такой нежности жить наказал?
я собираюсь в дорогу.
я не вернусь назад.

в серых плитах бетона
смрада жетонов красной грязи
я охраняю свою улыбку
я рот печатаю вязью.
маленький будда христианин философ
мой путь вчера был начат
мой путь сегодня прожит.
мне бы до гнева не доискать причины
окаянных этих людей простить за глаза
никогда никогда нельзя быть честным наполовину.
мама я так устал без тебя -
мне сын перед сном сказал.

мало времени мало мало осталось.
лобное место пусто. сохнет асфальт как старость.
линии жизни. вертикальные белки.
судьи ткут приговоры. сыром тычут в тарелки.
ешьте! ешьте! по горло вы нами сыты.
пейте! пейте нас! не опускайте глаза.
придет тот самый день и с ним придет справедливость.
господи! ну почему ты нас в такой несвободе жить наказал?

д(иана) ар(бенина)
август. 17. 2012 г.

понедельник, августа 06, 2012

...Прокламация и забастовка,


Пересылки огромной страны.
В девятнадцатом стала жидовка
Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,
Никакая не мать, не жена –
Лишь одной революции дело
Понимала и знала она.

Брызжет кляксы чекистская ручка,
Светит месяц в морозном окне,
И молчит огнестрельная штучка
На оттянутом сбоку ремне.

Неопрятна, как истинный гений,
И бледна, как пророк взаперти, –
Никому никаких снисхождений
Никогда у неё не найти.

Только мысли, подобные стали,
Пронизали её житиё.
Все враги перед ней трепетали,
И свои опасались её.

Но по-своему движутся годы,
Возникают базар и уют,
И тебе настоящего хода
Ни вверху, ни внизу не дают.

Время всё-таки вносит поправки,
И тебя ещё в тот наркомат
Из негласной почётной отставки
С уважением вдруг пригласят.

В неподкупном своём кабинете,
В неприкаянной келье своей,
Простодушно, как малые дети,
Ты допрашивать станешь людей.

И начальники нового духа,
Веселясь и по-свойски грубя,
Безнадёжно отсталой старухой
Сообща посчитают тебя.

Все мы стоим того, что мы стоим,
Будет сделан по-скорому суд –
И тебя самоё под конвоем
По советской земле повезут.

Не увидишь и малой поблажки,
Одинаков тот самый режим:
Проститутки, торговки, монашки
Окружением будут твоим.

Никому не сдаваясь, однако
(Ни письма, ни посылочки нет!),
В полутёмных дощатых бараках
Проживёшь ты четырнадцать лет.

И старухе, совсем остролицей,
Сохранившей безжалостный взгляд,
В подобревшее лоно столицы
Напоследок вернуться велят.

В том районе, просторном и новом,
Получив как писатель жильё,
В отделении нашем почтовом
Я стою за спиною её.

И слежу, удивляясь не слишком –
Впечатленьями жизнь не бедна, –
Как свою пенсионную книжку
Сквозь окошко толкает она.

Ярослав Смеляков
1950е

пятница, августа 03, 2012

Я хотел стакан вина - меня поят молоком.


Ох я вырасту быком, пойду волком выти.
Сведи меня скорей с Максимом-лесником -
Может, он подскажет, как в чисто поле выйти.


То ли вынули чеку, то ль порвалась связь времен -
Подружились господа да с господней сранью.
На святой горе Монмартр есть магический Семен,
Он меняет нам тузы на шестерки с дрянью.

Раньше сверху ехал Бог, снизу прыгал мелкий бес,
А теперь мы все равны, все мы анонимы.
Через дырку в небесах въехал белый Мерседес,
Всем раздал по три рубля и проехал мимо.

Чаши с ядом и с вином застыли на весу.
Ох, Фемида, где ж твой меч, где ж ты была раньше?
Вдохновение мое ходит голое в лесу -
То посмотрит на меня, а то куда дальше.

А я опять хочу вина - меня поят молоком.
Ох я вырасту быком, пойду волком выти.
Сведи меня скорей с Максимом-лесником -
Может, он подскажет, как в чисто поле выйти.

Борис Гребенщиков
1996