My heart aches, and a drowsy numbness pains

My sense, as though of hemlock I had drunk,
Or emptied some dull opiate to the drains
One minute past, and Lethe-wards had sunk:
'Tis not through envy of thy happy lot,
But being too happy in thine happiness,—
That thou, light-winged Dryad of the trees
In some melodious plot
Of beechen green, and shadows numberless,
Singest of summer in full-throated ease.

O, for a draught of vintage! that hath been
Cool'd a long age in the deep-delved earth,
Tasting of Flora and the country green,
Dance, and Provençal song, and sunburnt mirth!
O for a beaker full of the warm South,
Full of the true, the blushful Hippocrene,
With beaded bubbles winking at the brim,
And purple-stained mouth;
That I might drink, and leave the world unseen,
And with thee fade away into the forest dim:

Fade far away, dissolve, and quite forget
What thou among the leaves hast never known,
The weariness, the fever, and the fret
Here, where men sit and hear each other groan;
Where palsy shakes a few, sad, last gray hairs,
Where youth grows pale, and spectre-thin, and dies;
Where but to think is to be full of sorrow
And leaden-eyed despairs,
Where Beauty cannot keep her lustrous eyes,
Or new Love pine at them beyond to-morrow.

Away! away! for I will fly to thee,
Not charioted by Bacchus and his pards,
But on the viewless wings of Poesy,
Though the dull brain perplexes and retards:
Already with thee! tender is the night,
And haply the Queen-Moon is on her throne,
Cluster'd around by all her starry Fays;
But here there is no light,
Save what from heaven is with the breezes blown
Through verdurous glooms and winding mossy ways.

I cannot see what flowers are at my feet,
Nor what soft incense hangs upon the boughs,
But, in embalmed darkness, guess each sweet
Wherewith the seasonable month endows
The grass, the thicket, and the fruit-tree wild;
White hawthorn, and the pastoral eglantine;
Fast fading violets cover'd up in leaves;
And mid-May's eldest child,
The coming musk-rose, full of dewy wine,
The murmurous haunt of flies on summer eves.

Darkling I listen; and, for many a time
I have been half in love with easeful Death,
Call'd him soft names in many a mused rhyme,
To take into the air my quiet breath;
Now more than ever seems it rich to die,
To cease upon the midnight with no pain,
While thou art pouring forth thy soul abroad
In such an ecstasy!
Still wouldst thou sing, and I have ears in vain—
To thy high requiem become a sod.

Thou wast not born for death, immortal Bird!
No hungry generations tread thee down;
The voice I hear this passing night was heard
In ancient days by emperor and clown:
Perhaps the self-same song that found a path
Through the sad heart of Ruth, when, sick for home,
She stood in tears amid the alien corn;
The same that oft-times hath
Charm'd magic casements, opening on the foam
Of perilous seas, in faery lands forlorn.

Forlorn! the very word is like a bell
To toll me back from thee to my sole self!
Adieu! the fancy cannot cheat so well
As she is fam'd to do, deceiving elf.
Adieu! adieu! thy plaintive anthem fades
Past the near meadows, over the still stream,
Up the hill-side; and now 'tis buried deep
In the next valley-glades:
Was it a vision, or a waking dream?
Fled is that music:—Do I wake or sleep?

John Keats
"Ode to a Nightingale"
1819

Только не смерть, Зарема, только не врозь.

Мало ли что сторонник моральных норм
думает – нас не прокормит думами.

Солнце зароют на ночь – ан дышит утром,
а мы наберём с тобою грунта в рот,
в дрёму впадём такую – не растолкают.

Тронь меня ртом семижды семь раз,
сорочью сорок тронь, семерью семь.

Утром что с посторонних, что с наших глаз –
сорок долой и семью, тронь и меня:
сплыли – и не потеряем, не отберут.

Григорий Дашевский
2000

Люди и ангелы в обнимку катаются по сугробам.

В небе Звезда светит одна за всех.
В хлеву Мария склонилась над спящим Господним Словом.
Калитка в небо открыта - можно гулять без помех.

Можно вечно жить, то умирая, то воскресая,
надеясь на общего Бога и на русский "авось".
Седой головой качает пророк Исайя:
глядите, я напророчил - и все сбылось!

Я ничего не знал о яслях и о соломе,
о звездочетах с Востока, об осле и телке,
я ничего не сказал о том, что места не было в доме,
умолчал о старом Иосифе, сгорбившемся в уголке.

Я не пророчил о вьюге и о снеге глубоком,
о рождественской елке, о блеске ангельских крыл,
я не знал, что Слово было в начале с Богом,
и даже имя "Мария" мне Господь не открыл.

Не сказал ни о Божьей милости, ни о последнем гневе,
не назвал ни места, ни года, ни, тем более, дня,
я сказал только то, что Дева име во чреве,
и, как оказалось, этих слов довольно с меня.

Борис Херсонский
2013

ага

понимаю понимаю
кровь из жил выливаю из живота ерунду вынимаю и жду:
вывози мол кривая прямая умри на ходу
или наоборот кривая или прямая наоборот не пойму
что к чему ведет
не пойму

и невнятно всегда невнятно –

что же ты блядь никогда не умеешь внять
не линии и фигуры а точки и пятна всю ночь в одиночке
во тьмущей считая полушки в уме неимущий не потому
что мертвый а потому что стертый –
никакого трения
ничего не задерживается
медленно скользит по поверхности зрения
во внешнюю тьму

Михаил Гронас
2002

Близнецы, еще внутри у фрау,

БЛИЗНЕЦЫ
Н.


в темноте смеются и боятся:
"Мы уже не рыбка и не птичка,
времени немного. Что потом?
Вдруг Китай за стенками брюшины?
Вдруг мы девочки? А им нельзя в Китай".

Григорий Дашевский
2000

в Вифлеемском саду

собираются провокаторы
душа просит праздника и прощения
а получается
тракторы
и какое то чувство раскрепощения
как будто пришли на водопой
всей толпой
а вода пахнет кровью и паленой водкой
жуткой и сладкой
но нам не впервой
молитвы
свечи
и песнопение ангелов
в Вифлеемском саду жарко от костров
и бешеной новостной ленты
я выбираю любовь к покинутым и убиенным
независимо от цвета кожи и вероисповедания
каждый провокатор – апостол Петр в своем Риме
каждый святой Николай – провокатор в своем роде
родина моя там
где меня любят и бьют
словно маленького Иисуса бьет его нерадивая мать
жуть от одной мысли
что ты только часть борьбы
а не конечная цель всего миропорядка
и самый главный провокатор
говорит вам
«не судите да не судимы будете»
а еще много чего говорит
сладкого и теплого
а ведь мир уже начинает валиться
словно снег с небес
или валютные курсы
наш самолет вылетел с минимальным запасом горючего
и нас всех мучает вопрос
дотянем или нет до ближайшего аэродрома
в Вифлеемском саду зарождается новая ересь
и святые апостолы
уже точат ножи
жизнь течет по кресту
кровью новых разбойников
и тех
кто снимает с креста
провокатора по имени
Светлое Будущее

Максим Бородин
2013

they are the most best humans to ever get tossed

in the cauldron
the long ladle of the tall witch
stirring and stirring
scraping it off the bottom
a handful of magic here
a pinch of the miraculous here
in the concrete world of right angles
the humans of new york
dream and chase the dream
they are the carrot
and they are the stick
and they are spell bound for heights
they are here
because they have flavor
and they are being moved by magic no one sees
but every one knows
each and all of them
are a distinct flavor
in how beautiful it is to be
a star
in the human universe
of new york magic

Poem of a street ANONIMOUS poet
written on the streets of Ny for
Humans of New York