форма очного яблука карта очного дна

днесь провокує пам’ять все ще живу та зриму
навіть оця остання перша в житті війна
не означає смерті - просто багато диму
білий скелет святковий повний стакан води
випитий і розбитий винесений убитий
кажуть тобі на сонці просто вставай і йди
куля - вона для того щоби тебе любити

Марианна Кияновская
2014

Една чужденка на прага

стои вцепенена, взира си втренчено -
връхлитат неонови градовете,
корабите по Елба и дъжделивият сумрак
из уличките на Бланкенезе, лицата сияйни,
Чиле хаус и фериботите,
бавни реки като бавна
и всепроникваща синеокост -
толкова красота, толкова щедрост,
невъзможно да са за нея.

Една чужденка на прага
и нищо не ѝ е отказано,
нито дъжд вали - слънце грее из Залцбург,
нито томче на Тракл във внезапна книжарница,
нито кафе "Томасели", масата в ъгъла,
вкопчените в любовта пръсти,
нито разливите на Рейн и Некар,
нито онзи шепот насред прегръдката:
"Не можеш да се изгубиш в град,
през който тече река."

Мирела Иванова
2009

Снег идет ступеням

и оврагам,
зданиям - больничным и тюремным даже, паркам,
довоенным статуям идет, наклонным
Праге или Риму заоконным, -
- крупная, лепная рама.
А в Москве идет развеска:
новые полотна.
Площадь в декабре идёт
подробным
шагом белая толпа.
Грядет развязка.

Хельга Ольшванг
2014

уявляю себе не людиною органом снігу

тим що йде тим що тане що сяє на сонці що є
і лягаю на дах на повіку на книжку на кригу
відчуваю уся кожну літеру так настає
перетворення вод безконечне у ритмі повторень
розмикання змикання поверхні жаске мерехтке
але я виростаю углиб мій невидимий корінь
весь дощенту живий починався зі слова яке

Марианна Кияновская
2014

Ружейный выстрел в роще голой.

Пригоршня птиц над головой.
Еще не речь, уже не голос —
Плотины клекот горловой.
Природа ужаса не знает.
Не ставит жизни смерть в вину.
Лось в мелколесье исчезает,
Распространяя тишину.
Пусть длится, только бы продлилась
Минута зренья наповал,
В запястьях сердце колотилось,
Дубовый желоб ворковал.
Ничем души не опечалим.
Весомей счастья не зови.
Да будет осень обещаньем,
Кануном снега и любви.

Сергей Гандлевский
1975

- Поні маєш?

- Понімаю!
- А де ж те поні? сховав в долоні?
- Нє понімаю.
- Не поні маєш? а що у тебе, якщо не поні?
- А, панімаю!
- Яку ще пані? мені представиш?
- нє представляю совсєм, о ком ти...
- ах, не представиш!
тоді я також скажу, що поні
не зовсім маю!

Галина Крук
"дитяче непорозуміння"
2014

Не сменить ли пластинку? Но родина снится опять.

Отираясь от нечего делать в вокзальном народе,
Жду своей электрички, поскольку намерен сажать
То ли яблоню, то ли крыжовник. Сентябрь на исходе.
Снится мне, что мне снится, как еду по длинной стране
Приспособить какую-то важную доску к сараю.
Перспектива из снов — сон во сне, сон во сне, сон во сне.
И курю в огороде на корточках, время теряю.
И по скверной дороге иду восвояси с шести
Узаконенных соток на жалобный крик электрички.
Вот ведь спички забыл, а вернешься — не будет пути,
И стучусь наобум, чтобы вынесли — как его — спички.
И чужая старуха выходит на низкий порог,
И моргает, и шамкает, будто она виновата,
Что в округе ненастье и нету проезжих дорог,
А в субботу в Покровском у клуба сцепились ребята,
В том, что я ошиваюсь на свете дурак дураком
На осеннем ветру с незажженной своей сигаретой,
Будто только она виновата и в том и в другом,
И во всем остальном, и в несчастиях родины этой.

Сергей Гандлевский
2006

Говори. Что ты хочешь сказать?

Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржа по закатному
следу,
Как две трети июня, до двадцать
второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно
тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте
площадей,
Как со всех четырех сторон света
гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека
идей
И нешуточный повод – так это тебя
обманули.

2.

Слышишь: гнилью арбузной пахнул
овощной магазин,
За углом в подворотне грохочет
порожняя тара,
Ветерок из предместий донес перекличку
дрезин,
И архивной листвою покрылся асфальт
тротуара.
Урони кубик Рубика наземь, не стоит
труда,
Все расчеты насмарку, поешь на дожде
винограда,
Сидя в тихом дворе, и воочью увидишь
тогда,
Что приходит на память в горах
и расщелинах ада.

3.

И иди, куда шел. Но, как в бытность
твою по ночам,
И особенно в дождь, будет голою веткой
упрямо,
Осязая оконные стекла, программный
анчар
Трогать раму, что мыла в согласии
с азбукой мама.
И хоть уровень школьных познаний моих
невысок,
Вижу как наяву: сверху вниз сквозь
отверстие в колбе
С приснопамятным шелестом сыпался
мелкий песок.
Немудрящий прибор, но какое раздолье
для скорби!

4.

Об пол злостью, как тростью, ударь,
шельмовства не тая,
Испитой шарлатан с неизменною
шаткой треногой,
Чтоб прозрачная призрачная
распустилась струя
И озоном запахло под жэковской кровлей
убогой.
Локтевым электричеством мебель
ужалит – и вновь
Говори, как под пыткой, вне школы
и без манифеста,
Раз тебе, недобитку, внушают такую
любовь
Это гиблое время и Б-гом забытое
место.

5.

В это время вдовец Айзенштадт,
сорока семи лет,
Колобродит по кухне и негде достать
пипольфена.
Есть ли смысл веселиться, приятель,
я думаю, нет,
Даже если он в траурных черных трусах
до колена.
В этом месте, веселье которого есть
питие,
За порожнею тарой видавшие виды
ребята
За Серегу Есенина или Андрюху Шенье
По традиции пропили очередную
зарплату.
6.

После смерти я выйду за город, который
люблю,
И, подняв к небу морду, рога запрокинув
на плечи,
Одержимый печалью, в осенний простор
протрублю
То, на что не хватило мне слов
человеческой речи.
Как баржа уплывала за поздним
закатным лучом,
Как скворчало железное время на левом
запястье,
Как заветную дверь отпирали
английским ключом...
Говори. Ничего не поделаешь с этой
напастью.

Сергей Гандлевский
"Стансы. Памяти матери."
1987

Без устали вокруг больницы

Бежит кирпичная стена.
Худая скомканная птица
Кружит под небом дотемна.
За изгородью полотняной
Белья, завесившего двор,
Плутает женский гомон странный,
Струится легкий разговор.

Под плеск невнятицы беспечной
В недостопамятные дни
Я ощутил толчок сердечный,
Толчку подземному сродни.
Потом я сделался поэтом,
Проточным голосом — потом,
Сойдясь московским ранним летом
С бесцельным беличьим трудом.

.....................................................

Возьмите все, но мне оставьте
Спокойный ум, притихший дом,
Фонарный контур на асфальте
Да сизый тополь под окном.
В конце концов, не для того ли
Мы знаем творческую власть,
Чтобы хлебнуть добра и боли —
Отгоревать и не проклясть!

Сергей Гандлевский
1973

Далеко от соленых степей саранчи,

В глухомани, где водятся серые волки,
Вероятно, поныне стоят Баскачи –
Шесть разрозненных изб огородами к Волге.

Лето выдалось скверным на редкость. Дожди
Зарядили. Баркасы на привязи мокли.
Для чего эта малость видна посреди
Прочей памяти, словно сквозь стекла бинокля?

Десять лет погодя я подался в бичи,
Карнавальную накипь оседлых сословий,
И трудился в соленых степях саранчи
У законного финиша волжских верховий.

Для чего мне на грубую память пришло
Пасторальное детство в голубенькой майке?
Сколько, Господи, разной воды утекло
С изначальной поры коммунальной Можайки!

Значит, мы умираем и делу конец.
Просто Волга впадает в Каспийское море.
Всевозможные люди стоят у реки.
Это Волга впадает в Каспийское море.

Все, что с нами случилось, случится опять.
Среди ночи глаза наудачу зажмурю –
Мне исполнится год и тебе двадцать пять.
Фейерверк сизарей растворится в лазури.

Я найду тебя в комнате, зыбкой от слез,
Где стоял КВН, недоносок прогресса,
Где глядела на нас из-под ливня волос
С репродукции старой святая Инесса.

Я застану тебя за каким-то шитьем.
Под косящим лучом засверкает иголка.
Помнишь, нам довелось прозябать вчетвером
В деревушке с названьем татарского толка?

КВНовой линзы волшебный кристалл
Синевою нальется. Покажется Волга.
"Ты и впрямь не устала? И я не устал.
Ну, пошли понемногу, отсюда недолго".

Сергей Гандлевский
матери
1978

Мне нравится смотреть, как я бреду,

Чужой, сутулый, в прошлом многопьющий,
Когда меня средь рощи на ходу
Бросает в вечный сон грядущий.

Или потом, когда стою один
У края поля, неприкаян,
Окрестностей прохожий господин
И сам себе хозяин.

И сам с собой минут на пять вась-вась
Я медленно разглядываю осень.
Как засран лес, как жизнь не удалась.
Как жалко леса, а её — не очень.

Сергей Гандлевский
2007

О, если б только не бояться,

Когда в рождественскую мглу
Вишневым пламенем ложатся
Три телефона на углу!

Но знаю, музыкою грома
Заполонится свод небес,
И полночь хлынет (глаукома –
Что полночь!), хлынет наотвес.

И медный возглас повторится,
По зеркалам качнется мгла,
Мы к зеркалам приблизим лица,
Но опустеют зеркала.

Так мы воспрянем из бессилья,
И в ночь воинственной стеной
Нас вынесут упырьи крылья
Вальпургиевы за спиной.

Взмах – и былое отпустило.
Второй – и рядом облака.
Так жизнь свое отговорила
И замолчала на века.

Куда бы ни повлек, ни вел бы
Нас голос из-за облаков,
Внизу ревмя ревели толпы,
Но медь перекрывала рев.

Но что ни взмах слабеют крылья,
И воздух пасмурный обмяк,
И разом рухнет эскадрилья
В нагорный бронзовый сосняк.

Ночь смерти минула. Светает.
Сплошные белые стада
Слетают. Ангелы слетают.
И мы увидим их тогда.

Сергей Гандлевский
1977

Напрасно старушка ты ждешь меня я еще чуть похожу

По тем полумертвым ступенькам по шатким по мерзлым по тем чуть живым
А вдруг и успею понять напоследок все то что давно уж понятно ежу
И всем остальным остальным остальным остальным остальным

Лев Рубинштейн
2014

Вышел в сад, жую задумчиво травинку.

Испросил за жертвой милости у бога. Извини, брателло Постум, за заминку - нынче рейсов в вашу сторону немного. Поросенка вот осилил еле-еле, артишоковым закушал винегретом. Слышал, ваши там вконец опизденели - артишоки вроде тоже под запретом. Овощ в старости одна утеха брюху, а излишек пармезана как заноза. Что там пьете? Неужели медовуху, если нет теперь из Галлии завоза?
Много слышу про художества сената: роют рвы, дискуссий уровень убогий. Защитят небось избраннички себя-то от заморских стенобитных технологий? От меня до вас конец теперь немалый, караваны год как ездить перестали. Как сестерций там - все в штопоре? Менялы отслюнят теперь за дарик не полста ли? Что до отдыха приморского в глубинке, позабудь что я писал тебе поддавши. От размаха императорской дубинки расстояния башке милей подальше. Зря друг другу заговаривали зубы, нет у вас теперь для выбора причины - кровопийцы не милей, чем душегубы, и в сенатской суете неразличимы.
Ну, пока, дружок, заканчиваю повесть. Светит солнышко, и небо голубое. Нет, не худший в мире город Персеполис, хоть и с салом или гречкой перебои.
P. S. Допишу пока не запечатал свитка: если честно, то сижу на чемодане. Тут в Чанъань на бизнес-класс у персов скидка. Безопасней будет все-таки в Чанъане.

Алексей Цветков
"Последнее письмо римскому другу"
2014