Вот кольцо с малахитом. И в каждой прожилке - зима.

Я гляжу в эту сонную твердь, холодея сама,
знал ли ты засыпанье, не чающее воскресенья?
Перетянуты бедра суровою ниткою сна, коченеет язык,
и в гортани черно. И не мой ли счастливый двойник
обретает наутро нестойкое раннее зренье?
А еще в малахите моем незлобивая смерть:
белоглазые щелки и черно-зеленая твердь,
знаки тленья и плесени, но безупречна огранка.
У моей ли судьбы во все очи лазурь без зрачка?
Щедро дарит она, а в конце - ледяного щелчка,
как ударом ствола добивают подранка.
Перегонкою крови в слова не избегнешь земли,
не взойти в небеса в изумрудной горячей пыли,
только камень и кровь, и спокоен стрелок на охоте.
Я гляжу на кольцо: сколько жилок белесых пришлось
на зеленое поле - его изглодали насквозь,
как прозрачные черви в своей потаенной работе.

Елена Игнатова
2015

If I were a cinnamon peeler

I would ride your bed
And leave the yellow bark dust
On your pillow.

Your breasts and shoulders would reek
You could never walk through markets
without the profession of my fingers
floating over you. The blind would
stumble certain of whom they approached
though you might bathe
under rain gutters, monsoon.

Here on the upper thigh
at this smooth pasture
neighbour to you hair
or the crease
that cuts your back. This ankle.
You will be known among strangers
as the cinnamon peeler's wife.

I could hardly glance at you
before marriage
never touch you
--your keen nosed mother, your rough brothers.
I buried my hands
in saffron, disguised them
over smoking tar,
helped the honey gatherers...

When we swam once
I touched you in the water
and our bodies remained free,
you could hold me and be blind of smell.
you climbed the bank and said

this is how you touch other women
the grass cutter's wife, the lime burner's daughter.
And you searched your arms
for the missing perfume

and knew

what good is it
to be the lime burner's daughter
left with no trace
as if not spoken to in the act of love
as if wounded without the pleasure of a scar.

You touched
your belly to my hands
in the dry air and said
I am the cinnamon
Peeler's wife. Smell me.

Michael Ondaatje
"The Cinnamon Peeler"
1991

Елизавета Петровна последние месяцы жизни

провела рядом с иконой,
которой она особенно доверяла:
советовалась с ней, каялась перед ней, молилась, засыпала
при тусклом лампадном огоньке, пугаясь
косого мокрого снега за окном.

Когда я гляжу на себя в зеркало – вижу, как постепенно время
растворяет мое лицо в стране слепых, в городе мертвых
вместо меня оставляя на обозренье
мутную позолоту эпохи,
темные доски прошлого
с трещиной наискосок –
через левую руку, щеку, правое веко,
голубка в глубине,
красного яблока на столе пустом,
ничего, кроме меня,
ничего после меня,
никого, перед кем можно было бы каяться,
ради кого сожалеть об увиденном –
так и ты смотришь на меня, как в зеркало,
постепенно меня теряя в себе.

Екатерина Симонова
2015