Кому-то лучше даются согласные, у кого-то гласные ясней.

Ее нельзя было обойти вниманием, она смеялась во сне.
Я подумал: как легко вгрызается в кожу, не зная, что тело под ней мое.
Если она когда-нибудь проснется – узнать бы, как зовут ее.
Узнать бы, откуда она пришла, и куда возвращалась в ночи,
кто живет за теми дверями, от которых у нее ключи,
почему она ничего не может вспомнить, и откуда в ней все это знание.
Проверил бы наряд ее карманы – кто-то точно получил бы новое звание.
Если бы она писала воспоминания о любой из полученных ран,
ее книга имела бы такой же успех, как тора или коран,
мужчины читали бы эту книгу, чувствуя свою вину,
и жгли бы ее на площадях столицы перед тем, как начать войну.
Мужчинам не стоит знать о последствиях, причин достаточно всем.
Когда наконец им дается все, они наполняют его ничем.
Когда они говорят об общем, о своем у каждого речь.
С ними лучше молчать о будущем, настоящее бы уберечь.
Но она просыпалась, и все как раз начиналось тогда.
Она хорошо держалась на исповедях, на допросах и в зале суда.
Говорила что лучше в руках оружие, чем кресты в гербах.
Когда выговаривала слово любовь, я видел кровь у нее на зубах.
Берегите ее, ангелы, берите под свое легкое крыло.
Скажите, пусть хранит покой, если снова в пике снесло,
пусть оставит себе мои рукописи, мелочь и курево под рукой,
и кстати, спросите при случае, помнит ли, кто я такой.
* * *
Декому краще вдаються приголосні, декому голосні.
На неї не можна було не звернути увагу – вона сміялася уві сні.
Я подумав: вона так легко вгризається в шкіру, не знаючи, що ця шкіра моя.
Якщо вона коли-небудь прокинеться – добре було б дізнатись її ім’я.
Добре було б знати, звідки вона прийшла й куди поверталась вночі,
хто живе за тими дверима, до яких підходять її ключі,
чому вона нічого не може згадати й звідки в неї всі ці знання.
Якби наряд перевірив її кишені – хтось би точно отримав нове звання.
Якби вона почала писати спогади про кожну з отриманих ран,
її книга мала б такий самий успіх, як тора або коран,
чоловіки читали б цю дивну книгу, відчуваючи власну вину,
і палили б її на площах столиці, перш ніж почати війну.
Чоловікам не варто знати про наслідки, їм достатньо причин.
Коли їм, зрештою, дається все, вони наповнюють його нічим.
Коли вони говорять про спільне, вони мають на увазі своє.
З ними краще не говорити про те, що буде, щоби не втратити те, що є.
Але вона прокидалась і все починалося саме тоді.
Вона добре трималась на сповідях, на допитах і на суді.
Вона говорила, що краще зброя в руках, аніж хрести на гербах.
Коли вона вимовляла слово любов, я бачив кров на її зубах.
Стережіть її, янголи, беріть під крило легке.
Скажіть їй хай зберігає спокій, коли входить в чергове піке,
хай залишить собі мої рукописи, моє срібло й моє пальне,
до речі, спитайте її при нагоді, чи вона взагалі пам’ятає мене.

Сергій Жадан, из книги “Життя Марії"
2015

Сергей Жадан, из книги "Жизнь Марии"
Перевод Алексея Цветкова
2016

Как, не ударясь в крик, о фанерном детстве,

бетонном слоне, горнистах гипсовых в парке,
творожном снеге Невы, небе густейшей заварки,
о колоколе воздушном, хранившем меня?
Вечером мамина тень обтекала душу,
не знала молитвы, но все же молилась робко.
В сети ее темных волос - золотая рыбка,
ладонь ее пахла йодом... сонная воркотня.

Всей глубиною крови я льну к забытым
тем вавилонским пятидесятым,
где подмерзала кровь на катке щербатом,
плыл сладковатый лед по губам разбитым.
Время редеет, скатывается в ворох,
а на рассвете так пламенело дерзко,
и остается - памятью в наших порах,
пением матери на ледяных просторах,
снежными прядями над глубиною невской.

Елена Игнатова
2004

Вечерней влагою полна листва,

на лбу - невидимая паутина,
легко и сонно падают слова,
которыми укачиваю сына.

Едва пошевелюсь, как тень моя
скользит через дорогу. Там соседи
на лавке. Льется жизнь через края
в томительной и стройной их беседе.

Младенец спит. Он сыт и невесом,
он муравьям рассыпал погремушки.
Настал тот час, когда особый сон
с усталым телом сращивает душу
бессмертную...
В траве ворчит гусак,
сползает паутина на ресницы...
Хозяин - в доме. Бог - на небесах.
И хлебный ангел всей деревне снится.

Елена Игнатова
"Стихи сыну"
1972

В любви несчастной есть избыток света

и царственная горечь. Столь нелепы
смиренье, ожиданье и мольбы,
и унижение так театрально —
не уломать, не умолить судьбы.

В любви несчастной есть придонный свет,
и не сорвется одинокий голос,
заслышав отклик. Целый мир, как полость
рапаны — моря шум, но моря нет.

О, одиночества голубизна,
чужого счастья рабская галера,
и человек с лицом легионера
все так же снится...

Елена Игнатова
1986

На болотистой почве

в обветшалых домах
сельсовет или почта,
баня или сельмаг.
Выше — теплая туча пожелтела с краев...
Я не знаю, что лучше —
это детство мое.

Там пространство раскрыто,
как пустая ладонь,
небо к ночи налито
золотою водой,
кротко потными лбами,
словно дети к окну,
избы, клети и бани
припадают к нему.
Их землею заносит,
прибирает во тьму, и никто не прокосит
путь к крыльцу моему.

Елена Игнатова
1974

"Обоз мохнатый по реке скользил, - твердит Овидий, -

и стрелы падали у ног, а геты пили лед..."
Изгнанничество, кто твои окраины увидит,
изрежется о кромку льда и смертного испьет.

И полисы не полюса, и те же в них постройки,
и пчелы те же сохранят в граненых сотах мед,
но с погребального костра желанный ветер стойкий
в свои края, к своим стенам пустую тень несет.

Нас изгоняют из числа живых. И в том ли дело,
что в эту реку не глядеть, с чужого есть куста...
Изгнанничество, в даль твою гляжу остолбенело,
не узнавая языка. И дышит чернота.

Елена Игнатова
1994