У прошлого запах укропный — и мне не сносить головы.

Смеркается. Зверь допотопный выходит из темной травы.
Ни страха, ни плотского пыла, ни плоской звезды в кулаке —
сорвем ли кукушкино мыло и спустимся к мелкой реке,
возьмем ли себя на поруки, сойдем ли случайно с ума,—
Саратов, Великие Луки, Москва, Петербург, Колыма
плывут по теченью половой, корой и древесной трухой,
а волны горы Соколовой покрыты сиренью сухой.
Шиповника нежная рана видна сквозь нетающий снег.
Двадцатого, в месяц нисана, Господь остановит ковчег.
И ты, очарованный странник, изгнанник и вечный изгой,
увидишь звезды многогранник сквозь ставни с тяжелой резьбой.
Ты Библос увидишь, и Фивы, и крикнешь, как Ной, в пустоту,
что листья двудомной крапивы у голубя сохнут во рту.
Что Ноя послушное семя приветствует ангелов рать,
а нам — сквозь пространство и время друг друга по имени звать.


Светлана Кекова
2001

И комната поблекла

под взглядом темноты,
которая на стекла
легла ничком, но ты
по направленью тени
пойми, откуда свет,
который на колени
твои упал и пред
тобою на колени
упал, потупив взгляд,
раскаявшись в измене
тебе, родной закат
забыв, тебе доверясь
и липы осветив
как траурные перья
не видящих пути
коней, что вереницей
ступают под землей,
которым только снится
закат, а нам с тобой
сияющий из окон
все виден он, пока
им освещен твой локон
или моя рука,
но к брошенной отчизне
мы не вернемся впредь,
по направленью жизни
поняв, откуда смерть.

Григорий Дашевский
2010

Мы в воды медлительной Леты летим, как зерно в борозду,

а три одиноких планеты в одну превратились звезду,
и шкурою снежного барса лежит ослепительный свет
Сатурна, Юпитера, Марса на теле озябших планет.
Ручьи пересохшие немы. Пустыней бредет караван,
волхвов в декабре к Вифлеему оптический гонит обман,
а с крыш городских на просторе под шум зацветающих лип
виднеется Мертвое море с прозрачными спинами рыб.
Бредут вавилонские маги, им нет ни препон, ни преград,
и тихо колышет в овраге черемуха свой виноград,
колышет, и кажется пьяной, и сладко цветет курослеп,
а рядом, в избе деревянной, ржаной выпекается хлеб.
Пора отправляться в Европу, посуду убрав со стола:
там Кеплер, припав к телескопу, увидел, что снова тела
Юпитера, Марса, Сатурна составили тело одно,
и море вздымается бурно, и рвется его полотно.
Друг другом питаются рыбы, нас время прозрачное ест,
но вместо веревки и дыбы воздвигнут сияющий крест,
и временной смерти проситель себя у пространства крадет,
увидев, как снова Спаситель по Мертвому морю идет.

Светлана Кекова
2000е

Ребёнок спит под разговоры взрослых,

Огромная луна сидит на вёслах,
Дымится ночь, подёрнутая льдом.
Мосты переплетаются корнями,
Переливаясь длинными огнями,
Плывёт к Заливу леденцовый дом,
Шершавая, как водоросли нори,
Ночная тишина сползает в море,
Сидит на вёслах полная луна,
Зелёный свет мигает на причале
И взрослые дремотно замолчали
Вокруг бутылки красного вина.

Мария Беркович
2017

Черный вечер.

Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем Божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут...
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто? — Длинные волосы
И говорит вполголоса:
— Предатели!
— Погибла Россия!
Должно быть, писатель —
Вития...
А вон и долгополый —
Сторонкой — за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
— Ужь мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И — бац — растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер веселый
И зол, и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию»...
И слова доносит:
... И у нас было собрание...
... Вот в этом здании...
... Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять...
... И меньше — ни с кого не брать...
... Пойдем спать...
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи —
Поцелуемся...
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...
Товарищ! Гляди
В оба!

2

Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом — огни, огни, огни...
В зубах — цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищи, холодно!
— А Ванька с Катькой — в кабаке...
— У ей керенки есть в чулке!
— Ванюшка сам теперь богат...
— Был Ванька наш, а стал солдат!
— Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята —
Чем, чем занята?..
Тра-та-та!
Кругом — огни, огни, огни...
Оплечь — ружейные ремни...
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь —
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!

3

Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить —
В красной гвардии служить —
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житье!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
4

Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит —
Елекстрический фонарик
На оглобельках...
Ах, ах, пади!..
Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает...
Вот так Ванька — он плечист!
Вот так Ванька — он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает...
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом...
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая...
5

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!
В кружевном белье ходила —
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила —
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди!
Сердце екнуло в груди!
Помнишь, Катя, офицера —
Не ушел он от ножа...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила —
С солдатьем теперь пошла?
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
6

... Опять навстречу несется вскачь.
Летит, вопит, орет лихач...
Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах, тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач — и с Ванькой — наутек...
Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
........................................................................
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? — Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Что Катька, рада? — Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу!
Революцьонный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

7

И опять идут двенадцать,
За плечами — ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица...
Все быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее —
Не оправиться никак...
— Что, товарищ, ты не весел?
— Что, дружок, оторопел?
— Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
— Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил...
— Из-за удали бедовой
В огневых ее очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча... ах!
— Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба что ль?
— Верно, душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
— Поддержи свою осанку!
— Над собой держи контроль!
— Не такое нынче время,
Чтобы няньчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!
И Петруха замедляет
Торопливые шаги...
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел...
Эх, Эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба —
Гуляет нынче голытьба!
8

Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я времячко
Проведу, проведу...
Ужь я темячко
Почешу, почешу...
Ужь я семячки
Полущу, полущу...
Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...
Упокой, Господи, душу рабы Твоея...
Скучно!
9

Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового —
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.

10

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга́, ой, вьюга́!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся...
— Ох, пурга какая, Спасе!
— Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво —
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
— Шаг держи революцьонный!
Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!
11

... И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
Их винтовочки стальные
На незримого врага...
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга...
Да в сугробы пуховые —
Не утянешь сапога...
В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот — проснется
Лютый враг...
И вьюга́ пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет...
Вперед, вперед,
Рабочий народ!
12

... Вдаль идут державным шагом...
— Кто еще там? Выходи!
Это — ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...
Впереди — сугроб холодный,
— Кто в сугробе — выходи!..
Только нищий пес голодный
Ковыляет позади...
— Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пес паршивый,
Провались — поколочу!
... Скалит зубы — волк голодный —
Хвост поджал — не отстает —
Пес холодный — пес безродный ...
— Эй, откликнись, кто идет?
— Кто там машет красным флагом?
— Приглядись-ка, эка тьма!
— Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
— Все равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
— Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! — И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...
... Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес,
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.

Александр Блок
Двенадцать. Поэма.
Январь 1918

Мальчику снятся другие: рогаты, поганы,

Лающий говор – они ему часто снятся.
Лёгкие танки Т-18 взмывают над облаками,
Лёгкие танки все же сумели подняться!
Мальчику снится красивая летняя улица,
Батя – живой, а вот, бабка, выходит, покойница,
И разлетаются бабочки из-под гусениц,
Русские бабочки – не о чем беспокоиться!
Грохот стихает, и на деревьях качаются
Птицы и гаубицы, и конец войне,
Только война в этом сне никогда не кончается.
Лёгкие танки – на облаке, пыль – на броне.
Бабка-покойница выйдет. На вмятинах гусениц
(Если я сплю, говорит, то хотел бы проснуться)
Он собирает крапивниц, но оставляет капустниц,
Чтобы по осени снова за ними вернуться.

Ната Сучкова
2017

если бы ехал радищев

150 и 170 по трассе m10
местами же m11
если бы мигал ему слепой порш
приклеившись - «отойди сука»
и знаменитая
новгородская
трехполоска
где комодики фуры толкутся
выдёргивалась волнами из-под колес
бесконечная
взлетная
трехполоска
где чернила разлиты
где деревья огня
облаков нерушимые башни концерты
блещут знаки
облитые соком
золотого дождя — то
фтопку бы спасскаяполисть
зайцовокрестцыяжелбицы
грохот ночи
высшая точка m10
взбираешься на валдай
завалившись
черным-черно
и взлетая
над химкинским лесом
над бекетова злой судьбой
радищев бы так же
рыдая
ВТОПИЛ
и ворвался бы прямо
в кольцо
под небом прозрачным зеленым
летит гремит как молния прозрачный ветер
летит как молния огонь
на золотых высотах
сочувственник мой

Ксения Букша
2017

дебора питерс всегда была женщина волевая.

не жила припеваючи — но жила преодолевая.
сила духа невероятная, утомляемость нулевая.
дебора питерс с юности хотела рыжую дочку.
дебора растила джин в одиночку.
перед сном целовала пуговичку, свою птичку, в нежную мочку.
дебора несчастна: девчонка слаба умишком.
эта страсть — в пятнадцать — к заумным книжкам,
сломанным мальчишкам, коротким стрижкам:
дебора считает, что это слишком.
джинни питерс закат на море, красная охра.
джинни делает вид, что спятила и оглохла:
потому что мать орет непрерывно, чтоб она сдохла.
когда ад в этом доме становится осязаем,
джинни убегает, как выражается, к партизанам,
преодолевает наркотики, перерастает заумь,
а тридцатилетняя, свитерочек в тон светлым брюкам,
дебору в коляске везет к машине с неровным стуком:
вот и все, мама, молодчина, поедем к внукам
дебора сощуривается: бог обучает тонко,
стоило почти умереть, чтоб вновь заслужить ребёнка —
лысая валькирия рака,
одногрудая амазонка
стоило подохнуть почти, и вот мы опять подружки,
как же я приеду вот так, а сладкое, а игрушки,
двое внуков, мальчишки, есть ли у них веснушки?
я их напугаю, малыш, я страшная, как пустыня.
ты красавица, мама, следи, чтобы не простыла.
стоило почти умереть, чтобы моя птичка меня простила.

Вера Полозкова
"Дебора Питерс"
2017

Дон ли, Волга ли течёт, - ты котомку на плечо,

Боль в груди — там тайничок, открытый фомкой, не ключом.
Сколько миль еще? - Перелет короткий был не в счет.
Долгий пыльный чёс, фургон набит коробками с мерчём.

Верим — подфартит, наши постели портативны.
Менестрелю два пути — корпоратив или квартирник.
Схемы однотипны, все теперь MC,
Ведь, смену породив, мы здесь достигли смены парадигмы.

Теперь рэп — многопартийный; бэтлов наплодив,
Я смотрю в зеркало, по типу: «Сколько бед наворотил ты!»
Я б весь рэп поработил, но все время в пути:
У индустрии нервный тик, валокордин - стенокардийным.

Соберите суд, но победителей не судят.
Мы первые кроманьонцы, мы выбились в люди.
Не пизди, я кладу на вас, челядь, пятикратно,
Ведь мы выступаем сильно, будто челюсть питекантропа.

Весь мой рэп, если коротко, про то, что
Уж который год который город под подошвой.
В гору, когда прёт, потом под гору, когда тошно.
Я не то чтоб Гулливер, но все же город под подошвой.

Город под подошвой, город под подошвой.
Светофоры, госпошлины, сборы и таможни.
Я не знаю, вброд или на дно эта дорожка.
Ты живешь под каблуком, у меня город под подошвой.

Мимо тополей и спелого хлеба полей,
Где привидения Есенина, крест, молебен, елей.
Из минивена вижу землю, вижу небо над ней.
Мы все преодолеем; если нет, то я не Водолей.
Наша Земля топит одиночек, как щенят.
Был чужой, но ОХРА, Porchy, Илья больше чем семья!
Бомбу ночью сочинял, что есть мочи начинял.
Я так хотел принадлежать чему-то большему, чем я.
Мир пустой, хоть с каждым вторым перезнакомься.
Я не биоробот с позитивной лыбой комсомольца.
Эй, избавь меня от ваших панацей, домашний Парацельс,
Ведь для меня ебашить - самоцель, подустал,
Нам насрать, Тони Старк как стандарт, пара стран,
Автострад, Краснодар, Татарстан.
Москвабад, паспорта, нам эстрад нарасхват -
Хоть по МКАДу на старт, хоть на Мадагаскар,
Ты знаешь:

Весь мой рэп, если коротко, про то, что
Уж который год который город под подошвой.
В гору, когда прёт, потом под гору, когда тошно.
Я не то чтоб Гулливер, но все же город под подошвой.

Город под подошвой, город под подошвой.
Светофоры, госпошлины, сборы и таможни.
Я не знаю, вброд или на дно эта дорожка.
Ты живешь под каблуком, у меня город под подошвой.

Дай силенок тут, не свернуть и не сломаться.
Есть маршруты, есть на трассе населенный пункт,
И там нас сегодня ждут, нытик, не будь женственным.
У Руслана в деке - саундтреки к путешествию,
Снова ебло заспано, снова подъем засветло,
Снова броник, снова дорога, мешок за спину -
Все наскоро, в поле насрано, дождь, пасмурно,
Мост в Азгард, после вас просто везет с транспортом.
Я делаю каждый свой куплет автопортретом.
Час на чек, читаем рэп, как логопед под марафетом.
Трафарет на парапетах, лого на стене везде,
Мое ученье всем, как Магомеда с Бафометом.
Я звезда, дайте теплый плед и капюшон, салфетки -
Жопу вытирать, и все, отметка "хорошо".
Раньше говорили: "Я бы с ним в разведку не пошел!" -
Я с тобой в тур не поехал, ты проверку не прошел,
Хоуми, знай:

Мой рэп, если коротко, про то, что
Уж который год который город под подошвой.
В гору, когда прёт, потом под гору, когда тошно.
Я не то чтоб Гулливер, но все же город под подошвой.

Город под подошвой, город под подошвой.
Светофоры, госпошлины, сборы и таможни.
Я не знаю, вброд или на дно эта дорожка.
Ты живешь под каблуком, у меня город под подошвой.


Мирон Федоров aka Oxxxymiron
"Город под подошвой"
2015

Life, it seems to fade away -

Drifting further everyday.
Getting lost within myself,
Nothing matters, no one else.
I have lost the will to live,
Simply nothing more to give.
There is nothing more for me,
Need the end to set me free.
Things not what they used to be,
Missing one inside of me,
Deathly loss, this can't be real.
Cannot stand this hell; I feel,
Emptiness is filling me
To the point of agony.
Growing darkness taking dawn
I was me - but now, he's gone.

Dire Straits
"Fade to Black"
1991

Will you and your friend come around?

Are you and your friend gonna get on down?
Will you and your friend come around,
Or are you and your friend gonna let me down?

If you talk to one another,
I'm a hungry man.
Let me know one way or the other,
So I can make my plans.

Will you and your friend come around,
Or are you and your friend gonna get on down?
Will you and your friend come around,
Or are you and your friend gonna get on down?

I relive the situation,
Still see it in my mind.
You got my imagination
Working overtime.

Mark Knopfler
"You and your friend"
1991

выходила купаться

и ныряла в море с причала.
море штормило,
закручивало,
качало,
а она
бесстрашно сигала
рыбкой
с какой-то детской улыбкой.

а волна обнимала,
волна ее миловала,
всю ее обволакивала,
обвивала,
нежно подталкивала,
брала…
все с неё сорвала
одновременно
и верх
и низ!
там и были какие-то ниточки,
и вот они порвались!

как она выходила из моря!
о! как она выходила!
у рыбаков на причале
аж дух весь перехватило!
у продавцов кукурузы
все плавилось и вскипало!
чурчхелла белела!
все в мире вдруг перестало!

как она из вод восставала!

руками не прикрываясь,
почти не касаясь
песка
(только поправила прядочку у виска),
вся
как-будто воздушная,
полая,
выходила на пристань голая,
прекрасна и величава,
под аплодисменты причала!

полотенце взяла.
неспешно им обернулась.
улыбнулась всем.
улыбнулась…
да так!
что если и был в душе мрак,
то он разом исчез,
и, под восхищенье очес,
по набережной поплыла,
точно вся из тепла,
в неведомый свой ашрам,
оставив на сердце шрам,
ведь что-то должно остаться…

ходила просто купаться.

 Михаил Чевега
"Афродита"
2012

When over the flowery, sharp pasture’s

edge, unseen, the salt ocean

lifts its form—chicory and daisies
tied, released, seem hardly flowers alone

but color and the movement—or the shape
perhaps—of restlessness, whereas

the sea is circled and sways
peacefully upon its plantlike stem

William Carlos Williams
1938

Тяжелей всего знать, что всё это скоро полетит –

заборы и лопухи, дома, колокольни, собаки,
раскольничьи комоды, река, гуси и петухи,
и птицы, да, летя, полетят, как ястребок бумажный, –
среди пустой комнаты в раскрошенных гнилушках звёзд,
на которых мы жили, когда не жили, где мы будем
жить, когда не будем жить. Всё это поднимется в воз...
Но не я. Даже как таракан в коробкé на воздушном
змее. Даже на этом тяжелом как жизнь дирижабле –
дирижером жаб ли, бóровским Желябкой, пнём глухим.
Даже туберкулезной пневмой, жарким бумажным шаром,
ходящим по классу, как по лесу шатается дым.
Мне достанется только тот ящик с маятниками,
закрепленными кверху ногами, как рожки трамвая,
центробежный гроб-самолет, на котором поднимался
я столько раз во сне с великим очарованием.

Игорь Булатовский
2017

Вера Холодная смотрит с экрана,

Глаза ее глубоки, как горе
Черноморское, брошенное, дорогое,
Вокруг смеются и обнимаются дураки.

Потом выходишь на мокрый Невский,
Тебя провожает разбитое фортепьяно -
Все та же женщина, замирающе, невыносимо, пьяно
Предлагающая вернуться, раздеться.

Это все мы уже проходили.
Холодно. Ты выкуриваешь уже которую папиросу,
И ни у кого не возникает даже вопроса,
Что же ты тогда сделал.

Екатерина Симонова
Из цикла
"Синематограф"
3.
2011

Жизнь пронеслась без явного следа.

Душа рвалась - кто скажет мне куда?
С какой заране избранною целью?
Но все мечты, всё буйство первых дней
С их радостью - всё тише, всё ясней
К последнему подходят новоселью.

Так, заверша беспутный свой побег,
С нагих полей летит колючий снег,
Гонимый ранней, буйною метелью,
И, на лесной остановясь глуши,
Сбирается в серебряной тиши
Глубокой и холодною постелью.

Афанасий Фет
1864

С утра по комнате кружа,

С какой готовностью душа
Себе устраивает горе!
(Так лепит ласточка гнездо.)
Не отвлечет ее ничто
Ни за окном, ни в разговоре.
Напрасно день блестящ и чист,
Ее не манит клейкий лист,
Ни стол, ни книжная страница.
Какой плохой знаток людей
Сказал, что счастье нужно ей?
Лишь с горем можно так носиться.

Аександр Кушнер
1972

Я там пойду, как говорят поляки,

но я пойду взаправду там,
по травам, по цветам,
сияющим во мраке,

где воют в ночь собаки-переляки
и бухает там-там,
а Бегемот, или Гиппопотам
с самим собой сошелся в драке.

Я там хожу-брожу,
где в ожидании поджога
зола сочится из подзола
и стонет становая жила.
— Стихи сложила?
— Я слов не нахожу.

Наталья Горбаневская
Париж 2013

Весёлая леди на велосипеде

Поехала в лес на пикник.
Весёлая леди на велосипеде
Себе прикусила язык.
Печальная леди на велосипеде,
Заметив две тучи с дождём,
Забыла о ей предстоящем обеде,
Где мы её час уже ждём.
Ретивая леди на велосипеде
Въезжает на каменный мост
И вдруг понимает, что дождь или ветер
Не могут расстроить до слёз
Того, кто так весел, того, кто не ноет,
Того, кто силён и ретив,
Того, кто решителен, мудр, спокоен
И просто бэзумно красив.

Дарья Баранова
aka
Belka Brown

Мы жили в городе цвета окаменевшей водки.

Электричество поступало издалека, с болот,
и квартира казалась по вечерам
перепачканной торфом и искусанной комарами.
Одежда была неуклюжей, что выдавало
близость Арктики. В том конце коридора
дребезжал телефон, с трудом оживая после
недавно кончившейся войны.
Три рубля украшали летчики и шахтеры.
Я не знал, что когда-нибудь этого больше уже не будет.
Эмалированные кастрюли кухни
внушали уверенность в завтрашнем дне, упрямо
превращаясь во сне в головные уборы либо
в торжество Циолковского. Автомобили тоже
катились в сторону будущего и были
черными, серыми, а иногда (такси)
даже светло-коричневыми. Странно и неприятно
думать, что даже железо не знает своей судьбы
и что жизнь была прожита ради апофеоза
фирмы Кодак, поверившей в отпечатки
и выбрасывающей негативы.
Райские птицы поют, не нуждаясь в упругой ветке.

Иосиф Бродский
1994

ваши белые косточки

ваши черные глазки
говорили мне костечка
я хочу вашей ласки
вы гуляли вдоль стенки
сунув руки под мышки
вам хотелось тушенки
вам хотелось понюшки
так привычно блестели
лужи в пылких заплатках
на литейной панели
будто ногти в перчатках
и в зацветшем овале
средь развалин россии
мои губы считали
позвонки голубые
и они распускались
зацветала колонна
и как дафна бежала
с головой аполлона

Игорь Булатовский
2017

ничего что я сегодня без галстука и пиджака

без слона мерседеса верблюда и ишака
ничего что иду сегодня один на своих двоих
слава Богу никто пока не отрезал их
ничего что сегодня я без царя в голове
ничего что идей у меня не одна и даже не две
ничего что в ушах у меня музыка а не шум
ничего что лукав престарелый еврейский ум
ничего что не стрижен год лет сорок небрит
ничего что земля одессы у меня под ногами горит
вы уж простите что без скандала и лишних слов
что иду домой а не гонят в расстрельный ров
ничего что я перед всеми в долгу но не в долгах
ничего что во мне в глубине все же гнездится страх
ничего что песня моя монотонна как звон сверчка
ничего что сегодня я без галстучка и пиджачка

Борис Херсонский

Мы в окопе белом лежим под Москвой.

Карл-Фридрих еще живой, и я живой.

К нам полгода, как в сети сельдь, шел Иван в полон,
а теперь сапоги колом на мне и шинель колом.

Хоть из поля снежного саван крой да шей
с оторочкой из мерзлых трупов на бруствере вдоль траншей.

Чтоб забыть, как Европа к нашим легла ногам,
нам включает Сталин скрежещущий свой орган.

И фельдмаршал главный его - людоед Дубак -
своих белых свирепых спускает на нас собак.

Ласковым светом над водами Эльбы окоп залит,
через поле ведет к фольварку аллея лип,

Генрих фон Штаден - мундир расхристан - верхом летит,
в синем до скрипа небе рассыпан петит,

но уже набрякла над лесом туча, вымочить угрожая.
Лизелотта танцует на празднике урожая...

и внезапно он бьет ее по губам, раздается гром,
лопается перина, наполненная стальным пером,

и пускают всех в переплавку, меха раздувают жар,
и бежали все опрометью, и я бежал

через поле белое, вязкое, как стеарин, как жир,
и по следам - гигантских паук из кровавых жил...

Кособокие избы, полы земляные, вши,
непроезжая грязь от границ. Зеркала души

этой дикой страны отражают то, что внутри:
"дай пожрать" написано в них, "умри";

я привык глядеть на них сквозь прицел,
а вернувшись, что делать мне с прейскурантом цен,

паровым отопленьем, постельным бельем? -
Потому что кровью дрищем мы и блюем.

Мы грызем эрзац в окопах и пьем эрзац,
нам не увидеть Рур, Мекленбург, Эльзас.

Большевик свой тяжелый, слышишь, заводит "Клим",
доберется до наших траншей - раскатает в блин,

на портянки порежет наш полковой штандарт.
Нас и Цоссен вытер уже с актуальных карт.

Бледный свет размазывая по щекам,
мы платить приготовились по счетам -

за него, за бледный неверный, за белый свет
нас убьет Иван и затопчет в снег.

Григорий Петухов
2017

нельзя столько помнить, они говорят, а надо жить налегке.

учитель забвения слабый яд приносит мне в пузырьке:
он прячет в дымку утес рубиновый, стирает тропу в песке,
где мы говорим, как руина с руиной, на вымершем языке.

где мы наблюдаем, века подряд, отшельниками в горах:
империи рвутся наверх, горят, становятся сизый прах,
и я различаю пять тысяч двести причин ухмылки твоей.
нельзя все помнить, умрешь на месте, старайся забыть скорей

ведь это твой дом, говорят, не склеп, вот весь твой нехитрый скарб,
и тебе всего тридцать лет, а не двенадцать кальп
и ты не знаешь людей в соседней деревне, где бьет родник,
но из плоти твой собеседник в храме из древних книг?

нет, я не знаю мужчин и женщин с той стороны холма.
в храме ржавый засов скрежещет только приходит тьма,
ступени теплые, но прохлада касается плеч, волос,
и мы смеемся, как будто ада изведать не довелось.

как будто не сменим тысячу тел, не встретим сто сорок войн
я просто сижу и любуюсь тем, как профиль устроен твой
как будто мрамор пришел наполнить какой-то нездешний свет
как будто я это буду помнить из смерти, которой нет.

Вера Полозкова
из "Семь писем из Гокарны"
2017

утреннее воркованье ребенка с резиновою акулой

прерывает сон, где, как звездный патруль сутулый,
мы летим над ночным нью-йорком, как черт с вакулой

то, что ты живешь теперь, где обнять дано только снами,
слабое оправдание расстоянию между нами.
ты всегда был за океан, даже через столик в «шаленой маме»

это не мешает мне посвящать тебе площадь, фреску,
рыбку вдоль высокой волны, узнаваемую по блеску,
то, как робкое золото по утрам наполняет короткую занавеску

всякая красота на земле есть твоя сестра, повторяю сипло.
если написать тебе это, услышишь сдержанное «спасибо»
из такой мерзлоты, что поежишься с недосыпа

это старая пытка: я праздную эту пытку.
высучу из нее шерстяную нитку и пьесу вытку.
«недостаток кажется совершенным переизбытку»

как я тут? псы прядают ушами, коровы жуют соломку.
в индии спокойно любому пеплу, трухе, обломку:
можно не стыдиться себя, а сойти туристу на фотосъемку

можно треснуть, слететь, упокоиться вдоль обочин.
ликовать, понимая, что этим мало кто озабочен.
я не очень. тут не зазорно побыть не очень.

можно постоять дураком у шумной кошачьей драки,
покурить во мраке, посостоять в несчастливом браке,
пропахать с матерком на тук-туке ямы да буераки

можно лечь на воде и знать: вот, вода нигде не училась,
набегала, сходила, всхлипывала, сочилась,
уводила берег в неразличимость
никогда себе не лгала — у тебя и это не получилось

скоро десятилетье — десятилетье — как мы знакомы.
мы отпразднуем это, дай бог, видеозвонком и
усмешкой сочувствия. ну, у жанра свои законы.

как бы ни было, я люблю, когда ты мне снишься.
если сердце есть мышца, то радость, возможно, мышца.
здорово узнать, где она, до того, как займешься пламенем,
задымишься.

Вера Полозкова
"dream mail"
Из цикла "Семь писем из Гокарны"
2017

беленая хата зеленая калитка

на подоконнике кошечка копилка
здесь доживали два фашистских недобитка
немецкий прихлебатель и немецкая подстилка
потому как воевали немцы с эсэсэром
они из автомата а наши из винтовки
а она лежала с ихним офицером
он в столовке фрицев был по части готовки
потом их повязали безусловно судили
по пятнадцать лет негодяям впаяли
пусть скажут спасибо что только посадили
пусть скажут спасибо что не расстреляли
а они и говорили спасибо что не сдохли
спасибо что вернулись и друг к дружке прибились
потому как еще в школе друг по дружке сохли
повезло что встретились когда освободились
а была б она подпольщица целка комсомолка
а был бы он разведчиком ордена усы и
под кителем эсэсэсэр лагерна наколка
значит Смерть Сталину Спасение России
2013

Борис Херсонский
2017

April is the cruellest month, breeding

Lilacs out of the dead land, mixing
Memory and desire, stirring
Dull roots with spring rain.
Winter kept us warm, covering
Earth in forgetful snow, feeding
A little life with dried tubers.
Summer surprised us, coming over the Starnbergersee
With a shower of rain; we stopped in the colonnade,
And went on in sunlight, into the Hofgarten,
And drank coffee, and talked for an hour.
Bin gar keine Russin, stamm’ aus Litauen, echt deutsch.
And when we were children, staying at the arch-duke’s,
My cousin’s, he took me out on a sled,
And I was frightened. He said, Marie,
Marie, hold on tight. And down we went.
In the mountains, there you feel free.
I read, much of the night, and go south in the winter.

Алексей Цветков
2017

Раскололся август - грецкий орех,

наш двойной агент, да не выдал всех:
я тогда в бакалее служил связным -
между вино-водочным и мясным.

Там, в подвале, на золотом крюке
царский окорок, спрятанный в окороке,
бескорыстной любви надувная змея
и нацистская конспирология-я.

Всем заведовал бывший расстрига-дьяк,
он любил мочой разбавлять шмурдяк,
из отпетых шлюх и морских послов,
он варил уху, презирая плов.

Вечер всплыл, утопленника мертвей,
я смотрел на небо сквозь сеть ветвей:
словно яд, зашитый под воротник -
растекалось солнце: «Прощай, связник…»,

И слетались ангелы к маяку -
как на ленту липкую, на строку,
как шарпеи, в складках сошлись холмы -
скорость света меняя на скорость тьмы.

Александр Кабанов
2017

The thinness of the letters in a faxed message

The tired person stays in the shadows.

Michiyo Kuroki
b. 1946

море при случае рвётся к земле,

складка за складку – становится галочкой чайки.
суша при случае ластится к морю, ищет пристанища – в лодке.
море и суша к друг другу лицом входят друг в друга, под дождь и зарницы.
там в облаках чайки – мерило вещей;
там среди волн лодки – их мера.
в покое, море замрёт на твоих кончиках пальцев,
любуясь тобой.
потом улетит, как вода из расплёсканной чашки
опять соберётся, когда ты случайно смешаешься духом.

чайки сложат крылья, лодки – свои паруса.
прилив за отливом, благородных седины станут длиннее,
благолепия зеркало – тоньше.

пока толпы белоробых монахов несутся к рассвету,
а стаи чёрных китов – к закату.


海偶尔走向陆地，折叠成一只海鸥。
陆地偶尔走向海，藏身于一艘船。
海和陆地面对面深入，经过雨和闪电。
在云里，海鸥度量；
在浪里，船测度。
安静的时候，海就停在你的指尖上
望向你。
海飞走，好像一杯泼翻的水
把自己收回，当你偶尔动了心机。

海鸥收起翅膀，船收起帆。
潮起潮落，公子的白发长了，
美人的镜子瘦了。

一队队白袍的僧侣朝向日出。
一群群黑色的鲸鱼涌向日落。


Си Ду 西渡
"Морские птицы·鸥鹭"
2-16

Там на реке, плескаясь и хохоча,

шумной ватагою, — только один не в счёт.
Будто река другая с его плеча
жилкою голубой по руке течёт.
Если бы я не думала о таком —
тонком и нежном с шёлковым животом…
Мальчики пахнут потом и молоком,
а молоком и мёдом — уже потом.
Там по реке вдоль берега — рыбаки,
тянут песок и тину их невода.
А у него ключицы так глубоки,
если бы дождь — стояла бы в них вода.
Я бы купила серого соловья,
чтобы купать в ключице, да неспроста:
я бы хотела — этого — в сыновья,
чтобы глаза не застила красота.

Елена Лапшина
2016

Погибший на живого смотрит сверху:

ну, что он там?.. узнал уже?.. скорбит?
А тот сухую спиливает ветку,
кастрюлю подгоревшую скоблит.

Живой спешит: он ждёт приезда сына.
Посадка в пять, да плюс машиной час.
А ты ещё не брился, образина,
и к ужину чекушку не припас.

По летней кухне мечется: бутылки —
под стол; окрошку — в погреб на ледок.
Но замирает, чувствуя в затылке
какой-то непривычный холодок.

С чего бы? Целый день жара под сорок.
Что в доме душегубка, что в тени.
...уже, должно быть, въехали в посёлок...
Просил же: сядешь в тачку — позвони.

И шлёпанцем цепляется некстати
за спиленную ветку алычи.
А сын ему: включи мобильник, батя!
Нет, не включай. Нет, всё-таки включи.

Ирина Евса
2016

Никто не зайдет в этот вечер за мной, на лоб не положит ладонь.

Проходит последний трамвайчик речной беззвучной студеной водой.
Росистые поручни, группа "Любэ" в хрипящем динамике. Что ж,
когда бы душа воротилась к тебе - но вряд ли беглянку вернешь.
Кто с нею простится, нальет ей вина - а я в одиночестве пью -
когда с виноватой улыбкой она в иную садится ладью?
Я все потерял, ничего не пойму, но есть же заботливый тот,
кто ласково смотрит в безбрежную тьму и камень на землю кладет -
и я застываю, уверенный в нем, свободном от волчьих обид,
и тополь бессмертный шумит под окном - как зимнее море, шумит...

Бахыт Кенжеев
2017

У Осипа сухарь за пазухой,

звезда прозрачная и бубен.
Он августовской крымской засухой
ведет к ручью, и путь нетруден.
У Велимира — плачи Углича
и торфа влажная прослойка.
По иллюстрациям Митурича
кукушку ищет он и сойку.
Марина же ночами долгими
с лисицей знается, с совой.
Песок с засохшими иголками
смешали ей над головой.

Александр Переверзин
2016

Вот звук дождя как будто звук домбры, -

так тренькает, так ударяет в зданья.
Прохожему на площади Восстанья
я говорю: - О, будьте так добры.

Я объясняю мальчику: - Шали. -
К его курчавой головенке никну
и говорю: - Пусти скорее нитку,
освободи зеленые шары.

На улице, где публика галдит,
мне белая встречается собака,
и взглядом понимающим собрата
собака долго на меня глядит.

И в магазине, в первом этаже,
по бледности я отличаю скрягу.
Облюбовав одеколона склянку,
томится он под вывеской "Тэжэ".

Я говорю: - О, отвлекись скорей
от жадности своей и от подагры,
приобрети богатые подарки
и отнеси возлюбленной своей.

Да, что-то не везет мне, не везет.
Меж мальчиков и девочек пригожих
и взрослых, чем-то на меня похожих,
мороженого катится возок.

Так прохожу я на исходе дня.
Теней я замечаю удлиненье,
а также замечаю удивленье
прохожих, озирающих меня.

Белла Ахмадулина
1957

зайди в узкую дверь, за которой я исчисляю грехи.

где три месяца память на сальном столе
предавали огню. вы, измышленным пламенем
одевшие грудь и тем возлюбившие мя.

опалившие мя. я как колом пронзённый болью ожога;
полуготовый бульон мой отторгает язык –
этот орган виновный, и дарует прощение

тому, что непрерывно съёживается в теле, сжимаясь
в кущей сердечник. пока ещё не рождённая буря
слёзы питает токами молний, я не прошу милости –

листья ботвы, как полноводье, погребают нас под собой.

но стойте. моё одностороннее тело
не в силах порваться между любовью и мужеством горя, закончить
эту вечерю, как сеть. мой облик
валится в пруд, служит пищей тощим рыбёшкам.

у пруда всё приходит в покой. капли дождя
кажется вот-вот взлетят, вызывая к жизни умерший лотос.

到窄门来。我述说罪行的地方。

三个月，回忆在浸油的餐桌上
焚化。你们把虚构的火苗
摆在胸前，并以此来爱我。

烤炙我。我感到坚硬，烫；
半熟的菜汤把舌头活生生塞回去，
这待罪的器官，以及宽宥

正不止息地在体内萎缩，缩成
林之核。当未成形的雷
让泪水也触了电，我不祈求——

菜叶，也浩荡地掩埋我们。

止住吧，我单面的肉身
无以在悲壮与爱的撕扯中，完成
这网状的晚餐。我的面容
将坠入池水，被瘦鱼分食。

到荷花池就停下。雨水
看就要升起，召回病逝的荷花。



Цинь Саньшу·秦三澍
вечеря·晚餐

Напиши, моя радость, записку, письмишко какое

про снега, про долги и что век не дождаться покоя,
и про то, что не видно ни зги над твоею Канадой,
от тебя до меня, как от Тотьмы до моря Царьграда.
Трудно мне, моя боль, ледяной, но живой,
ледяной, но непрочной,
наклоняться к тебе над заката водою проточной
и сверкать в глубине, будто вправду судьбою хранима
в синем прахе небес раскаленного Иерусалима.

Елена Игнатова -
Бахыту Кенжееву
2017

Свобода приходит нагая.

Говорит: мне нужна твоя куртка,
Нужны твои штаны и ботинки,
Снимай, пожалуйста.

Виталий Пуханов
2017

Я, конечно, конечно,

из этого сердца изъят
никогда не поймет не повернет обратно
никогда в эту голову не придет,
я зачеркнут.
Вбил себе в голову гвоздь
и этим гвоздем меня.
У меня кровь красная у тебя молоко белое
на губах не обсохло,
вынь гвоздь из честной прямой башки
Ты для меня умер я для тебя умер
Обменялись смертями
Неужели моя смерть не утрата
я тебе не успел стать никем
Ты постарайся продумай сердечно издалека
каким я показался вначале
Я потерял голову
Все теплеют говоря о тебе
Любимец людей моет чистит скребет прибирает
у матери поздний сын с придурью
расхлябанный в ситцевых плавках на костях
я почернел, только и думаю
ты ничего про меня я про тебя только и думаю
ласковый чуткий мальчик на побегушках
не пропадай,
я тебя с выступающими лопатками, я без тебя —
давно ли держалась на мне твоя царапина
давно ли ты был полумертвым, притворялся,
вырос в блатном районе
но как младшего брата предводителя шайки не обижали
мальчик, —
прильнуть и погибнуть,
ребро акробата
не исчезай бесхитростный развязный
гибкие кости
я не прощупал
давай как два голубя как никто
Почему, кого любишь, бегут хотят избавиться
Плоский как складной нож услужливый
неужели сердце не дрогнет как я там.
Прильнем два складных ножа
Я не знаю где ты куда ты
может быть заболел или умер
не забывай, я в жизни на грани и для отвода глаз;
я люблю тебя слабого с выступающими лопатками
закрывающего глаза
прильнем два балансера
мы со временем умрем а ты помни обо мне в слезах.
Почему так, без чего нельзя
к чему навсегда,
то уходит хочет пропасть
Или я комy-то не ответил и теперь за это мне.
Ласковый чуткий ускользающий мальчик-слуга
в плавках цветных на костях
тебя убьют молодого
давай погибнем вместе
вчерашний мальчик завтрашний мертвец
Ты зачем пропал
ты у меня на груди с выступающими лопатками
мы будем не пить не есть смотреть друг на друга
пока не умрем от любви.
Всеми любимый младший сын вырос в блатном районе
но как младшего брата предводителя шайки не трогали.
Все теплеют когда о тебе
почему так за что так всегда —
за что бы ты умер без чего ты не можешь умрешь
хочет прожить без тебя всегда как закон
не пропадай ты зачем
ласковый расторопный в плавках ситцевых на костях
не устоял правильно сделал
не устоял и опомнился
ты зачем так все твердо решил пропасть
мы проснемся и вместе умрем
я умру от тебя с выступающими лопатками
поддающегося закрывающего глаза
о лопатки твои порежусь
скрываешься чтобы я умирал
я почернел
все сразу любят светлеют говоря о тебе
а я больше всех
не покидай не исчезай живой изъян

Евгений Харитонов
1980е (?)

И поздно заводить друзей,

Водить в себя их как в музей:
Вот здесь особенная прелесть.
Тот шарик мёда, лучший сок
В балтийский перешли песок.
Зевки перекосили челюсть.

Живи уж памятью о тех.
В местах сомнительных утех
(И Конь там Блед, и ночь бела там)
В тебя входили без звонка,
От позвонка – до позвонка:
Учись, патологоанатом.
Шёл снег, и распадался атом.

Шёл снег и реки покрывал,
И людям веки закрывал,
И, словно спящая царевна
В прозрачном коконе своём,
Ты длилась ветрено и верно,

Когда в молчание вдвоём
Мы погружались, как медузы –
В пространство ночи под водой.
И малахитовые бусы
На шее (белой? золотой?)
Чернели? Тлели? Зеленели?
Светилась кожа, как волна.
Текли минуты и недели,
И я тобой была полна,
Как женихом, ребёнком, словом,
И косточкой – осенний плод.

Каким же воплощеньем новым
Я заменю тот первый, тот
Единственный неловкий опыт
Неразделения на два?
То смех, то сон, то крик, то шёпот.
Я знаю – часть меня мертва,
Которая тогда умела
Прощать и сразу – превращать.

Шёл снег, всё было мутно, бе́ло.
Лишь площадь за рекой чернела,
Как под прошением печать.

Полина Барскова
2005

Петя с Ваней побратались на золотом фронте, когда ходили брать языка.

Поклялись не быть говнюками, беречь чувства, уже вихрящиеся слегка.
Но это было под пулями в чудной траншее, глубиной в конский рост, –
А нынче надо было ещё переходить мост.

Тыча в зенит "калашом", Петя говорил: Вань, ну нет им прямо числа,
Этим злоебучим звёздам, что на нас пялятся, льют с луной ла-ла-ла.
Черпанет нас вот-вот Ковш прекрасный, чтобы выкинуть к ебеням.
– А глянь, Петя, хорошо обниматься нашим смутным теням.

– Да, Ваня, да, ты ж меня ближе, чем на эту лунную щель, и не подпускал,
Что даже смешно теперь, чуешь, стрельнули – это Юпитера оскал
По-над нами "цок-цок", или Венеры закос, Марса хрень, почему я не учился
Астрономии в школе. Ах, как ты гладко на ночь побрился...

– Нет, Ваня, нет, я ещё не бреюсь, у меня, Ваня, ещё нет щетины, –
Петя ему отвечал из смертной пучины.


Николай Кононов
13.06.07

нет как нет ее нет бы пришла

нет бы разделась в дверях прямо в дверях
нет бы голову наклонила колено согнула
раздвинула все половины себя к свету
нет бы была
и дышала так нет ведь

остальное стоИт все подряд
отражается в этом полу
стулья тут все и свет зря горит
зря я все это хоть бы каких-то утех
вместо этого нет бы прошло нет бы это прошло уже боже и так
нет бы не было больно а то не проходит
и нет не припасть
этим слуху и зрению тыльным к ее сторонам
этой лопасти к тем
приводящим в движение этот приход
нет бы взятой мольбе с потолка сбыться к
а не от

Хельга Ольшванг
2017

Под рёв белуг, мечущих икру в тесные рукава нижней Волги,

Под ропот снегов, холодящих погонами плечи Северного Урала,
Под присягу платяной моли, под её тонко-золотистые вопли
В ночной казарме вспухший меч глумится над малодушным оралом.

Ведь и нежные перелески тут обложены воробьиными взятками и данью фазаньей.
И овраги жадны до комариной песенки и шмелиной ласки,
То они не отводят пятерни тумана, лезущего им ранью ранней
За ворот, в ширинку, за пазуху, расстёгивая пуговицы и разрывая завязки.

А так как русская пытливая, неотзывчивая на тычки, поддатая природа
Готова зеленеть на сборном пункте по первому боевому зову,
То и молодой барашек спускает с себя три шкуры, и ему говорят: то-то,
Так-то, добавляют, ну-ну, и жгут со всех сторон, как стерню, и мнут, как полову.

Вот я смотрю на наши звёзды, не дыша, и говорю: волки вы, зеки,
В лучшем случае пороховая пасека, нарывающая 73 года и 3 недели,
Так как тот, кто кис на кисельном полу и пил ваши молочные реки,
Всё-таки жив, наш бяша, герой, голубчик, выстояв еле-еле.

О, справедливое возмездие, гражданская казнь, казанская подростковая пытка,
Умерщвляющие друг друга просторы, мстящие нам времена года...
Оса, всходящая из себя, как ямщик на снег с облучка золотой кибитки
В бисеринках пота.

Николай Кононов
июль 1992

Мы встретились в воскресение нет не то

Мы встречались и раньше но это было не то
Ты кофе пил через трубочку да ну и что
Голь перекатная птица залетная конь в пальто.
И ты взял меня за руку взял меня на руку взял меня.
И дерево в красных ягодах и гора и гора
И мы смеялись и слушали и Господи все фигня
И дерево в красных ягодах и кора и кора.
И мы имели друг друга не останавливаясь как звери в бойницах нор.
И хоть всякая тварь после событья печальная да мы не всякая тварь.
И мы росли из всякого сора и мы разгребали сор.
И ты втирал мне в кожу зерна жемчужны. Вот уже и январь,
И у нас тут, я извиняюсь, магнолии распустили песьи свои языки
Розовые на сером фоне осадков, и каждый раз, проходя
Мимо этих чудес, вспоминаю запах твоей руки,
Оторванной от меня, оторванной от тебя.

Полина Барскова
"Союз И"
2005

Цветные разводы на твоих стёклах.

На моих бумага наклеена крест на крест.
Едут по мне грузовики с сахарной свёклой,
раскатывают меня в гектары и акры.
А я позорными обломками рёбер
в облака уставился, как зенитная батарея.
Я - Рок-н-ролл, я - Смит, я – Роберт
говорю с Богом у райских дверей я.
Небо в глазах и живучая память,
на ять кончаются названия песен.
Кто первым бросил в меня камень?
Кто мой портрет на стене повесил?
Новый посев и святая правда.
Ладан курится, мерцают лампады.
Мы верим, что в силах его изменить,
да только менять ничего не надо…
Впавшие зенки, палёный «Фендер»,
я - Роберт Плант, блюз под пепельным снегом.
Остап Ибрагим Сулейман-Бей Мария Бендер,
целится в белку пьяный егерь
семь четвертей, я Роберт Фрипп в отставке:
не наркоман, не пьяница, а так просто крэйзи.
Зелёная плоскость. Господа, делайте ставки.
Я - фарфоровый бог, я - город Мэйсен.
Я нависаю шестиструнным безумием,
десятью пальцами неземные радости.
Звукоизвлечение в полнолуние.
Вряд ли я доживу до старости.
Свинцовой гондолой в субконтроктаву
пру как танк, упираясь в стенки руками.
Иголка в руку: гоню по вене отраву.
Смотрю сквозь тёмные стекла расширенными зрачками…
Небо становится на метр ближе,
Звёзды кажутся понятнее и роднее,
когда я, Джордж Харрисон и Сид Вишез,
иду по Дрезденской картинной галерее.
Цветные разводы на твоих стёклах.
На моих решётки режут небо крест на крест,
примерзают ко мне осенью блёклой.

Иду на Голгофу, чтоб взойти на х**.

Владимир Бурдин
"Манифест"
1997(?)

По синим пузырькам

у тебя хранилось
всё то, что

выцвело
с этикеток. Аптечные отвары, срок: бессрочен.
Солнечный свет

замер однажды
в июне. Вода бежит быстрей,

чем две рентгеновских руки
успевают сплестись.

Если смотреть
внимательно:
каштаны чуть покачивает
ветром. Там, на кладбище. Их колени
поджаты под себя.

Tor Ulven
1980s
Перевод Нины Ставрогиной
2016

От неизвестности к неизвестности,

иноязычные бури, застящие
дорогу.

Менее дня
пути, только радужка –
меж кочевником и горизонтом.

Пепелища былых поселений:
чужих.

Дорога проступает
шаг за шагом – дальше
ни в какую.

Что-то лежит не
шевелясь, что может двигаться –
пускай проходит.

Проходит.
Проходит.

Tor Ulven
1980s(?)
Перевод Нины Ставрогиной
2016

— Там, где эти глаза зачинались,

был спровоцирован свет…

Я симметрично раскладываю ракушки
на женщину чужую,
лежащую на песке.

А облака — как крики,
и небо полно этих криков,
и я различаю границы
тишины и шума, —

они в улыбающейся женщине
заметны, как швы на ветру;

и встряхиваюсь я, как лошадь,
среди потомков дробей и простенков;

и думаю: хватит с меня, не мое это дело,
надо помнить, что два человека —
это и есть Биркенау, —

о табу ты мое, Биркенау мое,
игра матерьяла и железо мое,
чудо — не годится, чУдинко мое,
«я» — не годится, «о-ой!» мое!

Геннадий Айги
1960

Плакали да спорили - просто стыд и срам -

Пасынки истории, рок-н-ролльный хлам.
Ждали то ли алые, то ли паруса,
Сидя на обочине, глядя в небеса.
Пели песни старые,
Позабыв слова,
Что не погибла молодость -
Молодость жива!
Молодость жива, жива, жива!
Молодость жива!

Сколько водки выпито, сколько утекло,
Склько лет потеряно недругам назло!
Где ты, моя молодость, что с тобой теперь -
Белая палата, крашеная дверь,
И диагноз доктор не хотел назвать,
Но... не погибла молодость!
Молодость жива!

Препараты разные принимали мы,
И слова заразные говорили мы,
Но в бреду горячечном мы увидим свет:
Окружение прорвано, действительности нет.
То ли сумашедшая, то ли голова -

Да неееет, не погибла молодость -
Молодость жива!
Молодость жива, жива, жива!
Молодость жива!

Нас водила молодость за курносый нос,
Нам бросала молодость кости домино.
Но шприцы с отравою бьют не наугад:
Нас в живых осталось семеро, шестеро,
Пятеро, четверо и один. Я один, один, один...

Нет, жива, жива, жива -
Молодость жива!

Владимир Бурдин
"Молодость жива"
2003(?)

Et l’unique cordeau des trompettes marines.

Guillaume Apollinaire
1912

Quand, les deux yeux fermés, en un soir chaud d'automne,

Je respire l'odeur de ton sein chaleureux,
Je vois se dérouler des rivages heureux
Qu'éblouissent les feux d'un soleil monotone;
Une île paresseuse où la nature donne
Des arbres singuliers et des fruits savoureux;
Des hommes dont le corps est mince et vigoureux,
Et des femmes dont l'oeil par sa franchise étonne.
Guidé par ton odeur vers de charmants climats,
Je vois un port rempli de voiles et de mâts
Encor tout fatigués par la vague marine,
Pendant que le parfum des verts tamariniers,
Qui circule dans l'air et m'enfle la narine,
Se mêle dans mon âme au chant des mariniers.

Charles Baudelaire
"Parfum exotique"
Fleurs du mal
1857

Les faux beaux jours ont lui tout le jour, ma pauvre âme,

Et les voici vibrer aux cuivres du couchant,
Ferme les yeux, pauvre âme, et rentre sur-le-champ :
Une tentation des pires. Fuis l'infâme.
Ils ont lui tout le jour en longs grêlons de flamme,
Battant toute vendange aux collines, couchant
Toute moisson de la vallée, et ravageant
Le ciel tout bleu, le ciel chanteur qui te réclame.
Ô pâlis, et va-t-en, lente et joignant les mains.
Si ces hiers allaient manger nos beaux demains?
Si la vieille folie était encore en route?
Ces souvenirs, va-t-il falloir les retuer?
Un assaut furieux, le suprême, sans doute!
Ô, va prier contre l'orage, va prier.


Paul Verlaine
"Sagesse"
1881

Застывшая поисковая цепь

богов из камня

к солнцу
спиной.

Подходишь
поближе, один
как раз
для тебя.

Он улыбается.

Улыбок тысячи.

А в трёх шагах,
ощерившись,
глумливо кажут
клыки секача.

Ты не пугайся.

Лицо исчезнет,
когда заполнишь бога
изнутри

Tor Ulven
1980s(?)
Перевод Нины Ставрогиной
2016

вот так вот и оживает то, что, казалось, давно ушло:

неузнаваемый воздух, голая линия деревьев на горизонте,
как птичий след на снегу, немного крови,
железнодорожный стук в отдаленье, водонапорная башня,
ржавые потеки на стенах, холод, названный движением,
потерей, тоской по утраченному:

несмотря на то, что тень не равна человеку,
человек равен своей тени.

Екатерина Симонова
"Любовь"
2016