1. …в политике пиздец. Парад поездки крыш.

Война как норма. Флюс я полоскала содой.
Мой друг, я полагаю, что ты спишь,
Храпя, как мужикам положено природой.

Докладываю: я молюсь за мертвых пацанов.
Хожу в присутствие и все еще мозгами
Не еду, а могла бы.
Стираю и готовлю, как обычно бабы
В широтах наших реагируют на знамя наци и аншлюс:
Презреньем и игнором.
Иронически слежу за общим хором
Политических вилисс.
Копаю схрон, как мышь, ношу туда запасы
И гастарбайтером стою в ночи Ростовской трассы.
Ничто меня не выймет мира из.

Читаю хроники. Листаю сериалы.
И буквы, да и кадры, то черны, то алы.

Я думала о Вас. Я ехала домой.
хотела бы поменее решений
поменьше
чем раздел Польши
(частных размышлений)
Как этот мир не стал бы нам тюрьмой
Народов и последней битвой.
Как сумасшедший с бритвой,
Иду к Иакову во тьме
И тихо меркну от предельных вопрошаний

Дальше больше

Я не в своем естественном уме

Твой город так любим поэтами и вшами
Нацистами Второй, евреями и мертвыми поляками ее
Армянскими, австровенгерскими
Строителями храмов, театров, подземелий и убежищ
И прочими такими пацанами дерзкими
И призраками Красной армии уебищ
Их образами в частных зеркалах
Наемных комнат,
Пугающих моих чувствительных девиц.
И хорошо, что девки ничего потом не помнят:
Ни выраженья личных лиц
Ни тех, кто в Лимбе, ни предателей в котлах

Твой город полон, переполнен смертной жаждой, жатвой.
Смотрю, как вместе с флагами над ним полощется белье.
Мы, женщины, умеем все налаживать средь пепелищ и кладбищ.
Мы вечно лжем и не клянемся никакой мужскою клятвой.
Мы просто не даем вам, если сердце не мое.

2. Как сообщает нам польская эстрада
Через помехи железной завесы
Синего бархата:
Не уезжай из города, не выходи из сада.
Все поэты жиды, ну так и я пархата
Как героиня хроники, провинциальной пьесы.
Девочки все принцессы и жертвы патриархата.
Мальчики все уебища и Дон Жуаны
Путины или Трампы.
Не выходи из комнаты. Не чини своей старой лампы,
Лампы перегоревшей.
Ты увидишь меня чудовищно постаревщей
В сердце моем опознаешь и дыры, и штыковые раны
То, как из недра, ядра выплескиваются ведра
Магмы и лавы
Развоплощаются тонкие нити праны
В уголке боевой славы

Я не склонна считать, что мы правы

Все поэты жиды, так и я не лучше
Все философы были схоластики, и тебе досталось
Все телеведущие склоняются к нарциссизму
Окажи мне, любовь моя, довольно простую милость:
Не смотри на меня при свете дневного солнца
И при софитах оперы и экрана
Я и без тебя все вполне отчетливо вижу

Только не вполне понимаю, что на меня свалилось
И закладываю на этот случай вес походного ранца
В мире снова ничего не изменилось
Та же старая песня про принца и иностранца

Ветки растут, расцветают вишня сирень черешня
Я люблю этот сад, но думаю о нездешнем

Спи как ребенок, покуда парни идут на смерть
И приветствуют точно не Цезаря, а свободу.
Мертвую и живую воду
Проходи, как воин, князь, летописец, смерд.
И да, я думаю о Правобережной.
О том, что мир и беспределен, и широк,
И милосерден, и жестокосерд.
Одна Мария остается грозной нежной.

3. Как будто этот сад закрыт во тьме ветвями
Я все никак не разговариваю с Вами
Как будто цвет один лишь черно-белый
Гравюра XVIII века
В белой дымке тает
Мне Вас чудовищно, ужасно не хватает
Но не пижона и мальчишеского человека
А как примерно одного из предков
С которым был обмен крестами и кровями
Он был отличный поп и хуй веселый

Твой город все стоит молитвами и снами
Со всей своей брусчаткой
И фотографией прелестной, но нечеткой
Где мертвые с живыми, с довоенными перстнями
Браслетами на феерических запястьях
Сидят с вином под старою зеленой лампой
И делят кое-как кольцо всевластья
Я не хочу быть этой психопомпой
Но ей нечаянно являюсь

Смотрю, как ты там пишешь и читаешь
И словно город в белой дымке таешь
Как бабочка во льду
И кукла вуду.
Иди сквозь мертвую живую воду
Служи простому бедному народу,
Как было принято у древних королей.
Ты человек из мрамора. Я человек из стали.
На блокпостах, на пустырях, в дурных местах,
В госпиталях, в бюро, в тревоге и печали
И радости найдешь меня, и я тебя найду,
Как офицера, образа чьего чернее и белей
Старинные граверы Библий не верстали

Елена Фанайлова
#Лисистрата три письма деловому партнеру
апрель 2018

В юности слушал рок-оперу "Джизус Крайст - суперстар",

и подпевал "Осанна", и помнил слова наизусть.
Я помню их и теперь, когда не то чтобы стар,
но совсем не молод, и часто одолевает грусть.

Тогда я смотрел на Христа, как частица толпы,
смотрит на чудотворца или царя царей.
Тогда я был лишь крупицей в горсти крупы.
Теперь я один, потрепанный, бородатый еврей.

Я бы пел, как в юности, но боюсь, что был бы нелеп.
Я бы кричал "Осанна", но боюсь, что сорвусь на хрип.
Тело ослабло и дух, увы не окреп,
в общем, друзья перед вами тот еще тип!

И если мелодии юности вспоминать я не перестал,
даже если мотив не прервался, но жар утих...
Далеко от Христа-Спасителя Джизус Крайст Суперстар.
Но одна и та же толпа поглощает и славит их.

Борис Херсонский
апрель 2016

потерпи - говорили ей - потерпи чуть-чуть

мы не знаем, какому тебя показать врачу
мы не знаем, каких тебе прописать пилюль
потерпи - говорили - не раскисай, наплюй

младший всхлипывал: что мне делать с такой бедой
я отпаивал, как учили, живой водой
перепробовал все колодцы и родники
только легче ей не становится, мужики

средний хмыкал: что ей, братец, твоя вода
я ей новенькую любовь, как учили, дал
думал - выдюжим, хрестоматия-то права
да какое там: сами видите, чуть жива

старший хмурился, всё покашливал да курил
тут сквозное, без шансов, в общем-то - говорил
я бы взялся, да у неё, видать, передоз -
не берёт ни коньяк, ни вискарь, ни другой наркоз

так что ты потерпи - говорили - ты же у нас боец
не придумано для таких, как ты, запасных сердец
не оставлено запасных путей для таких, как ты
мы пойдём - за тобой приглядывать с высоты…

Екатерина Егоренкова
2018

Мы, не обученные ничему,

кроме стыда, хождения по струне,
страха, вины, ответа "по кочану",
вынуты в наспех выданной нам стране.

Стрёмная наша такая феличита, —
и тишина сбегала от нас, визжа.
Мы, не умевшие ни черта,
но жаждущие любить и уничтожать,

каждый — пока ещё чистый весенний лист,
каждый в школьном портфеле хранит свой склад:
карикатуры на вышестоящих лиц,
письма, где порнография и тоска.

Наш ли в подъезде звенит запрещённый смех,
наши ли там признания выбиты вкривь и вкось?
Вспомни, какой хирургический страшный свет
нас прошивал насквозь.

Битое стекло, но красивый скол.
Солнечный круг на стене тюрьмы.
Соедини мясорубку и калейдоскоп —
это и будем мы.

Гарри Гудини, сбегающие из вины,
нежные, не сглаживающие углов;
даже не подозревавшие, как вредны
и насколько иначе всё быть могло,

с самого утра уже на ножах, —
тут не до чашки чаю, когда война.

Как же мне нас, тогдашних, сегодня жаль,
как я завидую нам.

Екатерина Михайлова
2018